Назывался город как известное место под Ялтой, Ливадия, но с заменой буквы и ударения — Левадия. Хотя, по всей вероятности, Ленки уже давно там не было.
Так он все себе и представлял — палящее солнце, белые дома, «пыль столетий»… Он достал из сумки то ее письмо.
«Город, в котором я сейчас нахожусь, именуется Левадией и находится в 120 км от Афин. Напоминает он большую советскую деревню (население здесь 22 тысячи человек). Единственная разница — прекрасные дороги и разнообразие магазинов. У них просто каждый дом — это магазин. Природа напоминает наш юг, горы и море, почти как в Крыму. Живу я в отеле „Филиппос“ в двухместном номере с девчонкой из группы. Танцую восточный танец в ресторане „Хеллас“. Получаю 20–30 долларов в день. После работы все девчонки занимаются консумацией — это раскрутка клиентов на спиртное. Нравы здесь ужасные. Женщину ни во что не ставят».
По-видимому, Стас, хотя и влюбленный, никак не мог пожертвовать предприятием, в которое вложил деньги. И этим «предприятием» была Ленка.
Он зашел в кафе и заказал коньяку «Метакса» и апельсинового соку.
В углу, в специальном большом гриле жарили целиком на вертеле молодого барашка. «Человек бывает старым, а барашек молодым», — вспомнил он строку поэта и усмехнулся: в своем стремлении в Левадию он проявил себя, как старый упрямый баран, осталось только найти новые ворота. Впрочем, чего уж теперь… Он бросил на стойку несколько двадцатидрахмовых монет с изображением «отца греческой демократии», яйцеголового Перикла, и вышел на улицу. Все же, несмотря на жару, чувствовалось дыхание недалекого Коринфского залива — холодного, соленого, ослепительно прозрачного.
От коньяка и отвесного солнца его малость подразвезло. Он направился к этому самому отелю «Филиппос», единственному в городе.
«Отель» на поверку оказался небольшим двухэтажным домиком (впрочем, домов выше в Левадии не наблюдалось). Хозяин гостиницы удивленно взглянул на его «краснокожую книжицу» — еще советский загранпаспорт с гербом развалившейся империи, и выдал ключи от одноместного номера.
Туристы не баловали Левадию своим вниманием — никаких исторических памятников здесь не сохранилось. А номера «Филиппоса» на девяносто девять процентов использовались местными донжуанами, снявшими девочку. Кстати, занятно, что в этом городишке был даже свой небольшой, но вполне официальный публичный дом, в котором трудилось несколько… парагваек. Вечером в ресторане он приметил двоих — невысокие, крепко сбитые мулатки с крутыми — даже слишком — ягодицами. Но в ресторан они приходили не «работать», а отдыхать.
До вечера он с шумящей головой провалялся в какой-то полудреме на кровати, а в девять часов направился в ресторан «Хеллас».
Он сидел за столиком в дальнем углу и во все глаза смотрел на сцену.
Рестораном, собственно, это заведение можно было назвать лишь с большой натяжкой. Подавали только фрукты, орехи и шампанское. Главный же доход был, по-видимому, от консумации. Причем заказанные в честь кого-либо из танцовщиц или певиц бутылки шампанского лишь выносили и показывали: вот, мол, такой-то попандопуло заказал целых шесть штук. А на стол ставили одну бутылку для посетителя и другую для девушки, его раскрутившей. Но во второй было не шампанское (он это знал из письма Ленки), а дешевая безалкогольная шипучка.
Под восторженные выкрики с эстрады в зал сошла толстуха-певица, по всем приметам местная звезда. Она томным голосом пела «Уранэ, уранэ!..» («Небо, небо!..»), продвигалась между столиков, и, кружась, задевала и сваливала на пол стопки специальных гипсовых тарелочек «для битья» по пятьдесят центов штука, еще один источник дохода владельца ресторана. Чем больше тарелочек заказывалось и билось в честь актрисы, тем выше она котировалась.