Однажды летом мы шли (я держал ее за руку) в музей-квартиру Пушкина — как ни странно, был и такой эпизод. Я забрал ее из дому, и она безропотно пошла. Без любопытства, но и без возражений — ей было все равно. По дороге Надя захотела пить, и мы завернули в ближайшую точку, где это можно было сделать — розлив на Моховой.
За стойкой стоял мой знакомый — невысокий круглоголовый человек по имени Саша. Внешность официанта. Сдержан, аккуратен, непьющ. Всю клиентуру сквозь железо видит. В долг — никому! — грамма не нальет. Принцип!
Она посмотрела на него своим необъяснимым скользящим взглядом. Он увидел ее. И глазные яблоки этого истукана превратились в глазные груши. Долго еще потом, когда я заглядывал в его заведение, Саша, напрочь позабыв о своей железобетонности, безусловно внутренне ломая себя и при этом проклиная все на свете, выклянчивал номер ее телефона. А я не давал.
Наконец, лет через пять, я сказал ему, что той невероятной девочки уже нет, ее место заняла беременная деваха с грубой речью. И лишь тогда он угомонился.
А Гена… С прозрачным выпуклым взглядом он шел на все — уверенно, нечувствительно, словно зная, что с ним никогда не может случиться того, чего он не захочет сам. Но теперь, по прошествии нескольких лет, не думаю, что существовали вещи, которые он не хотел бы испробовать…
3
Автобус миновал мой дом (была последняя возможность выскочить, спастись), проехали еще одну остановку. Мы вышли, и через пять минут я оказался в трехкомнатной квартире за черной железной дверью без номера. «Вот они, мои вертепы и трущобы!..»
Хламом было завалено все. В углах высились монбланы тряпья. Потом я понял, что это одежда для ежедневной носки. Из кухни перла жуткая вонь — там в два этажа стояли железные клетки с кроликами. По окнам кустилась помидорная рассада, высаженная в битые аквариумы. Унитаз был расколот пополам, как шелом воина ударом тяжелого мяча.
Часть спальных мест представляла собой составленные вместе деревянные ящики с набросанной на них ветошью. В ноги постоянно тыкалась огромная полуслепая дворняга по кличке Чирик. Время от времени она падала — вероятно, от слабости.
Полчища тараканов обеих мастей — рыжей и черной — занимались своей внутренней жизнью и в дела хозяев не совались. Последние, как я заметил, платили им тем же. В этой части быта квартиры все было гармонично.
По полу ползала маленькая девочка с черными руками и ногами — как мне пояснили, сводная сестра по матери моих новых знакомцев. А вот и явление самой матери.
Жидковолосая желтозубая женщина лет тридцати пяти пытается состроить для гостя приветливую улыбочку. Не получается. Давят семь-восемь дней тяжелого запоя. Выходит гримаса страдания.
Но столь внезапно появившийся гость понятлив. Поманив с собой Гену, он разворачивается и отправляется за бутылкой водки.
— Мамка чего-то совсем сегодня… — мямлит Гена, когда мы выходим на улицу. В отличие от постоянно загадочно молчащей сестры, он изредка что-нибудь произносит. Впрочем, чем дальше, тем говорить он будет больше.
Я украдкой смотрю на него. Да, на помойках иногда произрастают весьма неожиданные цветочки. Меня удивляет его чистая матовая кожа — при такой-то дикой грязище в доме! И хотя на данный момент это так, не пройдет и двух-трех месяцев, как я увижу, что тело его обсыпано гроздьями чесоточных прыщей. Что, впрочем, не произведет на меня никакого впечатления — чтобы облегчить его зуд, я даже буду почесывать эту узкую крепкую спинку. А пока мы направляемся в магазин.
Я проснулся на продавленном диване — гостю место! Небо черно. Из разбитого окна дует сентябрьским холодом. Помидорные плети успешно играют роль ночного кошмара.
Рядом со мной хрипит и булькает женщина.