— Эрни, а где же деньги?
— Какие деньги, «герцог»?
— Он еще спрашивает, какие деньги! Судя по расходным книгам, у тебя тысячи тысяч долларов. Твоя собственная торговая фактория имеет доходный баланс в миллион. Кроме того, я знаю, что ты получаешь залоговые платежи с трех или четырех дюжин ферм и в течение года не выдал ни одной ссуды. Вот тебе одна из основных причин для жалоб, Эрни. Поэтому выборные и решили действовать: деньги в банк стекаются, а из него ничего не выходит. Денег не хватает повсюду. Итак, говори: куда ты их дел?
— Сжег, — невозмутимо ответил Гиббонс.
— Что?
— А что? Куча росла, становилась слишком большой, и, хотя у нас здесь не слишком много воров, я не решился держать деньги вне сейфа. Ведь их могли бы украсть. Поэтому последние три года, как только в банк поступали деньги, я их сжигал, чтобы чувствовать себя спокойно.
— Боже милостивый!
— В том-то и дело, «герцог», что это просто бумажки.
— Как бумажки? Это деньги!
— А что такое деньги, «герцог»? У тебя есть с собой? Ну, скажем, десятидолларовая бумажка? — Уорвик с потрясенным видом протянул Гиббонсу одну бумажку. — А ну-ка, почитай, «герцог»! — велел Гиббонс. — Дело не в красивых рисунках, не в бумаге, которую здесь не сделаешь; ты почитай, что на ней написано.
— На ней написано, что это десять долларов.
— Так оно и есть. Но главное в том, что банк примет твою банкноту по номинальному достоинству в качестве выплаты долга. — Гиббонс извлек из сумки тысячедолларовую банкноту — Уорвик с ужасом следил за его движениями — и поджег ее, потом вытер пальцы о стул. — Пустая бумажонка, «герцог», пока она у меня в руках. Но если я пускаю ее в оборот, она становится векселем, который я должен беречь. Подожди-ка, запишу номер серии; я учитываю то, что сжигаю, чтобы знать, сколько еще осталось в обращении. Достаточно много — но я могу сказать тебе с точностью до доллара, сколько именно. А ты принимаешь векселя? Кстати, о долгах перед банком. Кто будет их получать? Ты или я?
Уорвик казался озадаченным.
— Эрни, я не знаю. К черту, ведь я механик по профессии. Но ты же слыхал, что они говорили на собрании.
— Ага, слыхал. Люди, даже весьма смышленые, всегда ожидают чудес от правительства. Давай-ка закроем эту железку, отправимся в «Уолдорф», возьмем пивка и поговорим.
* * *
— …или должна быть, «герцог», простой учетной службой и кредитной системой, в которой средства обмена стабильны. Еще немного — и ты будешь разорять людей: грабить Петера,
* * *
Произошли перемены. Элен Мейбери вышла за вдовца Паркинсона и стала жить с ним в небольшом новом доме на ферме, где работали теперь двое его сыновей. Дора Брендон стала директором начальной школы, по-прежнему называвшейся школой миссис Мейбери. Эрнст Гиббонс отошел от банковских дел и сделался номинальным компаньоном на главном складе Рика, а его собственные амбары лопались от товара, припасенного для «Энди Джи». Ему хотелось, чтобы корабль не опоздал, поскольку на новый налог приходилось тратить деньги, отложенные для торговли, а инфляция съедала покупательную силу этих денег. Торопись, Зак, а то нас разорят!
Наконец в небе Новых Начал появился корабль, и капитан Заккур Бриггс спустился с первой партией четвертой волны поселенцев. Почти все они оказались немолодыми. Но Гиббонс воздерживался от комментариев, пока партнеры не остались одни.
— Зак, где ты отыскал эти ходячие трупы?
— Зови это благотворительностью, Эрнст.
— А что случилось на самом деле?
— Капитан Шеффилд, если вы хотите еще раз отправить свой корабль к Земле, будьте добры сами заниматься этим делом. Я туда больше не полечу. Землянин, достигший семидесяти пяти лет, официально «умирает». У него отбирают продовольственные карточки, любой вправе убить его — просто ради удовольствия. Этих пассажиров я взял не на Земле; это беженцы, находившиеся в Луна-Сити. Я взял их сколько сумел. И никаких там пассажиров в кладовках: или холодный сон, или ничего. Я настаивал, чтобы мне заплатили оборудованием и лекарствами, но холодный сон позволил мне снизить цены. Кажется, мы ничего не потеряли. А если нет, так у нас остались вложения на Секундусе; мне удалось сохранить наши деньги. Я так думаю.
— Зак, ты чересчур волнуешься. Сделаем деньги, потеряем деньги — какая разница? Главное — насладиться процессом. Скажи, куда мы теперь направляемся, — и я начну сортировать груз, потому что его почти в два раза больше, чем мы можем взять на борт. Пока ты будешь грузиться, я ликвидирую то, что увезти не удастся, и вложу полученные деньги. То есть оставлю говардиан-цам. — Гиббонс задумался. — Значит, в ближайшее время клиника здесь не появится? -
— Думаю, что так, Эрнст. И говардианцам, которым нужна реювенализация, лучше лететь с нами. Мы доберемся до Секундуса сразу или этапов за шесть — это смотря, как полетим. Но ты-то полетишь? Как твоя проблема? Что стало с девочкой? С мало-живущей.
Гиббонс усмехнулся.
— Не надейся, сынок, я не позволю тебе положить на нее глаз; я тебя прекрасно знаю.
* * *
Прибытие капитана Бриггса заставило Гиббонса на три дня прекратить ежедневные поездки с Дорой Брендон. На четвертый день окончания занятий он подъехал к школе. Бриггс улетел на корабль на пару деньков. — Ну как, покатаемся?
Дора улыбнулась.
— Ты знаешь, я рада. Подожди полминутки, пока переоденусь.
Они выехали из города. Гиббонс как обычно ехал на Бьюле, Дора — на Бетти. Бак был оседлан, чтобы не обижать мула, но седло оставалось пустым; теперь на нем ездили изредка, в особых случаях — он достиг вполне преклонного для мула возраста.
Всадники миновали солнечный пригорок, находящийся далеко за городом.
— Почему ты такая молчаливая, крошка Дора? — спросил Гиббонс. — У Бака и то больше новостей, чем у тебя.
Она повернулась в седле.
— Сколько еще прогулок нам осталось? Или эта последняя?
— Почему ты так решила, Дора? Конечно же, мы еще не раз прокатимся вместе.
— Интересно. Лазарус, я…
— Как ты назвала меня?
— Я назвала тебя твоим именем — Лазарус.
Он задумчиво посмотрел на нее.
— Дора, ты не должна была знать это имя, я твой дядя Гибби.
— «Дядя Гибби» умер, как и «маленькая Дора». Ростом я почти догнала тебя, а кто ты такой, знаю уже два года. Я давно догадывалась, что ты один их этих Мафусаилов, но никому не говорила — и никому не скажу.
— Не надо обещать, Дора, не нужно. Я просто не хотел говорить тебе. Но чем же я выдал себя? А я- го полагал, что веду себя очень (осторожно.
— Так оно и было. Но всю свою жизнь я видела тебя почти каждый день. Мелочи. Вещи, которых никто не заметит. Другие же тебя не видели так, как я.