Но у отца бритва тарахтела, как швейная машинка, а моя фырчала тише стрекозы. Имелся у нее и выдвижной агрегат для подстригания висков, усов и бороды. С помощью этого приспособления в принципе можно, конечно, остричься под нуль, но только в принципе: вся голова будет в бороздах, как после танковой битвы.
Налюбовавшись своей новой собственностью, я положил ее на место, в ящик стола, повернулся к зеркалу — и похолодел.
Из зеркала на меня глядел ирокез.
То есть, это был, конечно, я, но с высоким волосяным гребнем на голове.
Гребень о шести перьях раскрашен был во все цвет¡ радуги и на спине завершался диким хвостом.
Зато с боков волосья были сбриты долыса.
От этого я точно стал похож на гусака декоративной породы.
Да, но простите: я же к себе еще не прикасался!
И даже если в помрачении рассудка я побрил себе голову от висков до пробора, а потом напрочь об этом забыл, то кто мне поднял оставшиеся волосы дыбом?
Кто их раскрасил по формуле "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан"?
Я лунатически поднял руку и коснулся своего индейского гребня.
Гребень был самый настоящий, опрысканный лаком для волос, он натянул мне кожу головы так туго, что даже уши поднялись и глаза сделались круглыми.
Вот это финт, подумал я. И что мне теперича делать?
Ясно, что выйти в таком виде на люди человек моего характера не может.
Волей-неволей придется оболваниться наголо.
Я опять достал бритву, включил ее и принялся за работу.
Больно было до слёз.
И тут до меня дошло, что я опять кругом полудурок.
Кто мне сделал эту пакость?
Я сам ее сделал — при помощи, естественно, ноосферы.
Значит, эта задача ей по плечу?
Так пусть она постарается и вернет мне хотя бы первоначальную гриву.
Хотя нет: зачем нам лишняя ступень? Пусть сразу превратит ирокезский гребень в нормальную прическу типа полубокс.
— Брысь! — сказал я ирокезу.
Ирокез нехотя исчез.
И отражение в зеркале послушно исполнило мой новый заказ: я стал похож на курсанта милицейской школы.
Теперь мне было ясно, как Олег добивается шаровой стрижки под нуль, как Софья делает свою трофейную укладку и как панкуется Малинин.
Проще простого.
Для тренировки я сделал себе несколько разных стрижек, под битлов, под Юлия Цезаря, — но ни одна из них не подходила даже для того, чтобы показаться на глаза Черепашке, не говоря уже об остальных одаренышах: ведь сожрут.
63
А кстати, о Черепашке…
Минуточку, граждане.
Если вот так, усилием воображения, можно остричь себя наголо и тут же снова обрасти, то что нам помешает тем же способом изменить до неузнаваемости свою внешность?
Отпустить бороду, усы, бакенбарды… да что мы всё о волосах? Шире надо смотреть на вещи. Что помешает нам без напряга, без анаболиков, в считанные минуты нарастить себе суперменские бицепсы-трицепсы и квадрицепсы?
Я серьезно спрашиваю: что помешает?
Вот вам и благородная Черепашка: выходит, боди-бильдинг тут ни при чем, она мне пудрит мозг, а сама тайно колдует перед зеркалом, улучшая свой внешний вид.
И — ничего получается, промежду прочим.
А мы чем хуже?
"Ну-ка, поработаем над собой," — решил я.
Черты лица, говоришь, мелковаты?
Это дело поправимое — в опытных, естественно, руках личного визажиста.
Сделаем нос покрупнее: орлиный не надо, греко-римского будет более чем достаточно.
Глаза расставить пошире… впрочем, это рискованно: как бы череп не лопнул.
Ограничимся носом.
64
Ограничились.
И очень правильно сделали.
То есть, получился такой безобразный шнобель, что не только Черепашка — мать родная меня бы не узнала.
Я не шучу: одна лишь эта метаморфоза сделала мое лицо совершенно неузнаваемым.
Вы смотрелись когда-нибудь в круглый бок никелированного чайника?
Вот такой у меня получился визаж.
Встревожившись, я принялся выправлять свой поруганный нос, но с каждой новой попыткой он становился всё более жутким.
Размеры я более или менее восстановил, но оказалось, что хитрость не в размерах, а в мелочах: то горбинка маловата, то переносица слишком широка, то крылья носа чересчур симметрично расположены.
А от этого зависел весь рисунок лица.
В итоге я попеременно становился похож на гнусного подлеца, на мелкого ябедника, на непотребного мафиозо, на бесстыжего поджигателя войны — словом, на кого угодно, только не на себя самого.
Хуже того: после сотни метаморфоз из моей памяти выветрилось, с каким, собственно, носом я шагал по жизни до сих пор.
На просьбы "Верни мой прежний нос, я всё тебе прощу" ноосфера злорадно выдавала мне одну из предыдущих проб и ошибок.
Чем-то эта работа походила на изготовление фоторобота, но врагу не пожелал бы я делать это с собственным лицом.
Я топтался перед зеркалом полтора часа и вконец уже отчаялся, пока не вспомнил, что в кармане стеганой куртки у меня лежит кошелек, а в кошельке — моя фотография паспортного размера, которую мама посоветовала мне взять на всякий случай.
Трясущимися руками я достал фотографию, взглянул на нее (она была прошлогодняя, но тут уж как?) и приказал ноосфере:
— Вот, поняла? Сделай из меня этого человека.
В ЮНЕСКО удивились, но заказ выполнили вполне удовлетворительно.
Во всяком случае, если завтра кто-нибудь спросит, с чего это я так дико помолодел, — можно будет найти пристойное объяснение.
А потом — ничего, привыкнут.
Бедная Черепашка… сколько ей пришлось трудиться над собою, пока не получился приемлемый результат. Плакала, наверно, и не однажды. Рыдала.
Нет, ребята, не мужское это дело — вертеться у зеркала.
65
И тут мне в голову пришла очень странная, но совершенно ясная мысль: как будто кто-то бросил ее в прорезь моей глупой башки, как новенький юбилейный рублик.
"А если я захочу стать, например, птицей?"
Как это в песне поется:
"