И были еще довольно долгие отрезки времени, когда Рамон понимал: спроси его сейчас кто угодно, и он выложит ему все как на духу. Все без остатка. Только бы его отпустили. Текли часы. Он прикинул шансы Маннека на выживание — получилось примерно шестьдесят против сорока. В зависимости от того, что будет преобладать в его сознании — геройство или трусость — в момент, когда за ним придут. А также от того, смогут ли разъярить его до такого состояния, когда он готов будет пожертвовать собой просто так, назло им всем.
Когда наконец отворилась дверь и вошли охранники, с ними вошел и полицейский босс. Он сменил костюм, из чего Рамон заключил, что со времени, когда его сунули в камеру, прошло не меньше суток. Что ж, вполне вероятно.
Надев на Рамона наручники, охранники повели его — один спереди, двое сзади, все трое вооружены электродубинками наголо — в маленькую комнатку для совещаний. Очень симпатично обставленную комнатку. По крайней мере в отличие от остальных помещений полицейского управления здесь совершенно не ощущалось атмосферы бойни. Вчерашний эния, а может, другой, достаточно похожий на него, чтобы Рамон не мог отличить одного от другого, стоял у одной стены, облизывая тело блестящим языком. Рядом стояли губернатор и — к удивлению Рамона — женщина из бара. Полицейский босс приказал охранникам усадить Рамона на привинченный к полу стул и приковать к нему наручниками. Губернатор смотрел на него со смесью брезгливости и некоторого удивленного уважения. Женщина только раз покосилась на него с подчеркнуто скучающим выражением лица и снова углубилась в свой электронный блокнот.
одежду стираю, поверите? У меня хорошая работа, и я трачу свое свободное время на то, чтобы стирать этому засранцу носки!
— Значит, вы можете охарактеризовать ваши взаимоотношения с сеньором Эспехо как близкие?
Елена посмотрела на констебля, потом опустила взгляд на пол и пожала плечами.
— Пожалуй, — произнесла она. — То есть ага. Мы с ним близки.
— За время жизни с сеньором Эспехо — семь лет, вы сказали? Вы часто стирали его белье?
— Конечно, — кивнула Елена.
— Она ни разу… — начал Рамон.
Полицейский босс коротко, но выразительно мотнул головой, и Рамон осекся.
— Скажите, за это время, — продолжал констебль, — вам попадалась когда-либо вот эта одежда?
И с торжествующим видом выложил на стол халат. Рамон покосился на энию. Тот не сводил взгляда с экрана; язык его беспрестанно скользил по телу, высовываясь изо рта и втягиваясь обратно. Полоски слюны на теле напоминали обвивших его червяков.
Я вам вот что скажу: мне куда как лучше, когда его нет. Лучшее, что я сделала за жизнь — это когда выставила его пинком под задницу!
Рамон был настолько оглушен паникой, что смысл ее слов дошел до него лишь спустя секунду-другую. С отвисшей челюстью он повернулся к экрану. В комнате для допросов повисла напряженная тишина. Губы констебля двигались, как будто он говорил, но ни слова не сорвалось с его губ. Елена неаппетитно почесалась. У Рамона голова шла кругом. Чушь какая-то. Елена не могла видеть этого халата даже после его выписки из больницы. Она врала, врала на голубом глазу, но именно так, как это могло спасти его жалкую задницу. Он ничего уже не понимал.
— Вы в этом уверены? — спросил констебль, делая ударение на последнем слове. Голос его звучал слегка придушенно. — Пожалуйста, посмотрите как можно внимательнее. Вы уверены, что видели именно эту конкретную одежду?
— Ага, — кивнула Елена.
— Но на предварительном допросе вы показали, что у сеньора Эспехо нет халата.
— Это не халат, — заявила Елена. — Халат — это типа когда он почти до лодыжек. А эта штука чуть ниже колен всего. Это скорее куртка.
— И эта куртка… — начал констебль и смолк.
Рамону стало почти жалко бедного говнюка. А что еще оставалось ему сказать?
— Она у него с самого нашего знакомства, — сказала Елена. — Я ему давно говорила выбросить эту рвань, но разве он меня слушал хоть раз? Да никогда! Ни разу, ни капельки. Pinche мазафака!
— А… — пробормотал констебль. — Так вы уверены? — безнадежно повторил он.
— Я что, на дуру похожа? — спросила Елена и нахмурилась.
Ощущение нереальности происходящего накатило на Рамона. Кто-то говорил с ней. Кто-то говорил с Еленой в короткий промежуток времени между предварительным допросом и этим, и этот кто-то научил ее, что сказать, чтобы вытащить жалкие Рамоновы яйца из огня. Интересно, сколько это стоило? Зная Елену, должно быть, кругленькую сумму. Рамон не позволил себе рассмеяться, но облегчение, которое он испытывал, можно было сравнить с глотком лучшего виски. Может, даже еще лучше. Стоявшая рядом с губернатором женщина с прямыми волосами бросила на него взгляд. Лицо ее оставалось бесстрастным.
Вся проблема с этими инопланетянами, понял вдруг Рамон, состоит в том, что им никогда не понять тех почти незаметных способов, которыми земляне общаются с землянами. Говори он хоть сто лет, Рамону все равно не удалось бы объяснить кому-либо, почему крошечное, на какую-то пару миллиметров движение подбородка означало «получите, пожалуйста», и «спасибо», и «в расчете» — все одновременно. Рамон представил себе, как где-то там, в аду, душа европейца корчится в бессильной ярости при виде его, Рамона, избавления.
Констебль на экране задал еще несколько бессмысленных вопросов и завершил процедуру. Губернатор нажал на кнопку пульта, и экран погас. Рамон потер рукой бедро, пытаясь скрыть облегчение под маской нетерпения и злости.