Совсем рядом, откуда-то справа послышался протяжный, долгий вой, перекрывший и треск обгоревших бревен, и шум ветра. Вой застал Лорисс врасплох. Отрешенный разум не отнес этот звук к тем, что способно издавать человеческое горло, или горло животного, но Лорисс все равно повернула туда, в сторону своего бывшего дома. Теперь ничто не имело значения.
Извечный, выверенный сотнями предшествующих поколений инстинкт самосохранения, растаял без следа. Осталась пустота. Глаза видели, уши слышали, но в голове не было ни одной мысли, а в душе - ни единого чувства.
Долгий вой перешел в жалобное поскуливание.
Лорисс бездумно подошла ко двору, некогда обнесенному маленькой - по пояс - оградой с резными башенками с двух сторон от воротец. Теперь, сломанная, она лежала в грязи, почти на дороге. Сумерки и белый туман, впитавший в себя пепел, скрывали ужасающие подробности, которые Лорисс, пока шла по дороге, заставляя себя не смотреть по сторонам, успела позабыть.
Как она могла не заметить? Слева - между сгоревшим домом и бывшим загоном для скота, лежала бодня - вместительный деревянный сундучок с крышкой. Крышка висела на одной кожаной петле, и открытое черное нутро беззастенчиво выставляло напоказ содержимое. Там должен был лежать нарядный летник, который мать сшила ей на будущую свадьбу. Долгий год мать вышивала по подолу золотые цветы, вплетая в узор изображение ушастой мордочки Люба, охранителя счастливой семейной жизни. Еще там должна была лежать рубаха из тонкого льняного полотна, сафьяновые ботинки, плахта - приданное Лорисс. Когда девушке исполнялось шестнадцать, она должна быть готовой к тому, что не за горами тот день, когда в горницу явится жених - узнать имя невесты.
Сундук был распахнут. И именно из него, из черного зева и доносились теперь уже тихие, сдавленные хрипы.
Лорисс присела на корточки перед сундуком. Она подперла ладонью щеку и вгляделась в темную глубину. Оттуда на нее, не мигая, уставились два блестящих огонька. Потом послышался тяжелый вздох и то, что сидело в сундуке, сдвинулось. Лорисс успела разглядеть в сумеречном свете морду, покрытую шерстью и пятачок.
-Заморыш, - подсказала память название для знакомого лишь по рассказам существа. - Совсем маленький.
Ее губы непроизвольно растянулись в глупой улыбке.
-Ты мальчик или девочка? - традиционный вопрос тоже вырвался помимо воли. - У меня нет сахара, чтобы тебе дать, - с этими словами Лорисс протянула пустую ладонь к распахнутому сундуку.
Несколько мгновений ничего не происходило. Вот показался пятачок, мордочка, на которой сияли два круглых глаза, потом появилась голова с парой крепких, с фалангу пальца рожек, почти скрытых в густой поросли. Заморыш потянулся к руке, приблизил пятачок вплотную к открытой ладони и обстоятельно обнюхал ее. Склонив морду набок, Заморыш шумно вздохнул, не сводя с Лорисс немигающего взгляда. Потом маленькими пальцами, поросшими шерстью, ухватился за протянутую руку и осторожно укусил.
Лорисс одернула руку, но скорее от неожиданности, чем от боли. Бабушка считала, что Заморыш - это ребенок Домового и Домовой. Также как у Лесного Деда и Лесуньи были проказливые дети - Лесавки.
Между тем, Заморыш выбрался из сундука. Он оказался маленьким, меньше лесной кошки. Порыв ветра взъерошил густую шерстку. Неуверенно расставив крохотные копытца, он стоял, держась лапой за стенку сундука. Новый порыв ветра вызвал у Заморыша недовольство. Сморщив пятачок, он сделал два шага и уцепился за подол плахты. Его хвост дрожал. Не успела Лорисс опомниться, как Заморыш взобрался к ней на колени, и, обхватив лапами шею, уткнулся пятачком куда-то в щеку.
Неожиданное тепло живого существа заставило Лорисс опомниться. Она поднялась, прижимая Заморыша к груди. Он оказался на удивление легким. От него шел еле уловимый запах и только самую малость - он пах обгоревшей шерстью.
Так, прижимая к себе Заморыша, шла Лорисс по дороге. Ноги сами несли ее прочь из деревни. Туда, на холм, где начинался казавшийся сейчас вновь обретенным домом - лес. Туда, где все было по-прежнему. Где не было сгоревших домов, человеческих тел, изломанных вещей, когда-то составлявших прочную основу казавшегося незыблемым бытия. И главное - не было Алинки в пустой горнице. Там, в лесу, Лорисс ждал долгожданный покой, на время. Или навсегда. Заморыш ворочался, приноравливаясь к ее стремительному шагу.
Лорисс остановилась на вершине холма, вглядываясь вдаль. Еще немного и первые деревья, тянувшие к ней зеленые лапы, скроют ее.
Наступал самый темный час суток, “время встречи с демонами”, как называла его бабушка. Гелион зашел за горизонт, спрятав свой лик на западе, в густой листве дальнего леса. Светлая Селия еще не появилась на небосклоне, но ждать оставалось недолго. Правда, надежды на нее, когда небо сплошь затянуто тучами, было мало. Ведь даже доверяясь интуиции, в кромешной тьме добраться до леса задача довольно сложная. Но не оставаться же на ночь здесь, на открытом всем ветрам и демонам холме?
Лорисс тяжело вздохнула и на самом выдохе ее посетила мысль, от которой она тщетно пыталась укрыться.
Страшная мысль ужаснула. В одно мгновение придавила плечи тяжелым грузом. Но вместе с тем принесла и малую толику облегчения, расставив все по своим местам.
Что если не было никакой сгоревшей деревни, уснувшего на плече Заморыша и темной дороги? Что, если все проще - и Лорисс умерла той ночью или несколько ночей назад - в лесу, в Благословенной роще? В силу неизвестно каких причин она не получила прощения, и поэтому не попала в Загробную обитель. И теперь, как Непослушная Она, обречена скитаться в лабиринтах собственных снов.
Кошмарных снов.