Тщательно исследовать отпечатки пальцев, следы ног, царапины, а также обнаружить с помощью электрофотометрической аппаратуры наличие волокон ткани на окнах. Я мог бы и сам выполнить эту работу с помощью моей примитивной лупы, но опасаюсь, как бы специалисты не сказали, что я отстал от времени. Элефтеров и еще кое-кто и прежде обвиняли меня в отсталом отношении к технике. Элефтеров и иже с ним забывают, что для хорошего врача и допотопная деревянная трубка-стетоскоп — инструмент, а плохому не поможет даже самая совершенная электронно-акустическая труба! Все зависит от слуха, мой милый, от слуха! Итак, капитан, после того как вы вызовете специалистов и предупредите их, что снимки и данные мне необходимо иметь еще в самом начале дня, немедленно свяжитесь по радио с людьми, на которых возложено наблюдение. Обо всем, что им удалось установить, сразу же ставьте меня в известность. Я буду дома, на улице Настурции, мы с доктором Буковым ждем вас к восьми часам, к завтраку.
Аввакум улыбнулся. После строгих слов, сказанных по поводу туалетных, его улыбка была, как луч солнца в пасмурную погоду.
— Я сам отправлюсь за результатами вчерашнего осмотра, — воодушевился Баласчев. Он вырвал из записной книжки листок и, написав на нем что-то, протянул Аввакуму. — Это мои позывные. — Щелкнув каблуками, он спросил: — Разрешите быть свободным?
Аввакум кивнул.
— Если вы сообщите мне побольше сведений о профессоре, особенно о парижском периоде его жизни, я не рассержусь! — сказал он.
Стрелки на часах показывали три часа тридцать минут.
* * *
Дождь продолжал моросить.
Когда Аввакум включил фары, перед машиной, казалось, заколыхалась золотая сетка. Я зажмурился, свет перед моими глазами исчез, и я на несколько секунд погрузился в волны давно прошедшего времени… Парнишка стоит, прислонившись к окну, смотрит в темноту и не может отвести глаз от уличного фонаря, вокруг которого, словно разбрасываемые кем-то золотые зерна, пролетают дождевые капли. Парнишка словно в забытьи смотрит на это волшебное зрелище, а в душе его теплый голос шепчет мечтательно прочувствованные строки димчевского стихотворения «Спи, город»:
Окутан тьмой, мой город спит. Неверной ночи верный сын. Брожу, бездомный я, один, А дождь тихонько шелестит…
О, небо, небо, где она — эта чудесная пора?
— Ну, кто, по-твоему, похититель? — раздался вдруг голос Аввакума, и я снова вернулся к проблемам сегодняшнего дня.
Мы как раз въехали на бульвар Девятого сентября, «дворники» слегка поскрипывали, скользя по стеклу, мы разрывали сверкающие нити дождя. В машине было тепло, уютно; у меня было такое чувство, что если я хоть на мгновение закрою глаза, то тут же усну.
— Так кто же похититель? — повторил Аввакум. Я протер глаза — он сидел возле меня, за рулем, а мне казалось, что голос его доносится откуда-то издалека.
— Похитители — профессор и Кирилков, — сказал я.
— Это версия Элефтерова. Войн Константинов и Недьо Недев — их соучастники, не так ли?
— Может быть. А у тебя другая гипотеза?
— У меня нет никакой гипотезы.
— Это невозможно! — сказал я. — Ты никогда не ходил вслепую и в полной темноте.
Он не ответил.
— У тебя уже что-то есть на уме, но ты молчишь.
— Ты очень влюблен в Марину? — спросил Аввакум.
— С чего это ты взял?
— Да нет, я хотел тебя спросить: Марина очень влюблена в тебя?
— Это совсем другое дело!
— Именно! Это совсем другое дело. Ха-ха! — рассмеялся Аввакум.
Мы помолчали немного. Повернули у Докторского памятника и поехали по бульвару Патриарха Евфимия.
— Почему ты засмеялся, когда Марина шла вдоль лабораторного стола?
— А разве я смеялся? — спросил Аввакум.
— Конечно. Это было некрасиво с твоей стороны. Женщина смутилась.
— Значит, ты заметил? — спросил Аввакум. — Она ведь сделала две странные ошибки.