Тем временем из магазина музыкальных инструментов выглянул, прищурился и, вихляя тощим задом, подошел к Тыбиню кучерявый молодой человек с выражением лица, претендующим на богему. Оттопырив губу на неказистые серенькие «Жигули» сменного наряда, молодой человек придурашливо улыбнулся и постучал оперуполномоченному майору Тыбиню в стекло желтым ногтем.
— Му-у-зи-ик! Ты сего тут ста-ал? Вали отсю-даа… Здесь у нас стоянка только для свои-их…
— Место не купленное, — ответил Старый сквозь припудренное специальным составом стекло. Впрочем, здесь скрывать лицо не было смысла. Он открыл дверцу и вышел.
— Хочу — стою, — ответил он прямо в рожу несколько отрезвленному его габаритами приставале и, перестав обращать на него внимание, сосредоточился на наблюдении подворотни и входа в кафе напротив. В кафе обычно назначают встречи; следовало отсмотреть и отснять всех входящих. До подхода «пехоты» он один держал объект под контролем.
Забияка, играющий роль бедной овечки, попятился — и тотчас с низенького крыльца магазина повалила толпа поклонников «хэви-метал», человек шесть в черном, с заклепками, в банданах на бритых или, наоборот, лохматых головах. Странным было то, что музыканты все оказались не первой молодости, каждому далеко за тридцать. Эдакая джаз-банда в стиле ретро.
— Лева, он не хочет уезжать! — радостно завопила «бедная овечка», предвкушая расправу над непокорным.
— Не хочет? — удивленно прогудел старый хулиган с косичкой, протягивая толстые татуированные руки к Тыбиню. — Может, он передумает?!
Не успели пальцы его коснуться куртки оперуполномоченного, как Старый схватил и свернул их левой рукой. Послышался сухой треск костей. Бессильно царапая его второй рукой, рокер повалился на колени. Тыбинь проворно забежал в узкий проход между машинами, где достать его могли только спереди. Он все еще старался хоть краем глаза посматривать за входом в кафе, куда как раз входили новые посетители. Никакого азарта драки не было в нем, одна досада на случайную помеху работе.
— Как вы достали, блин! Работать мешаете!
Возникшие из-за соседнего джипа Морзик с Людочкой оторопели.
— Михаил Иванович! — крикнула Пушок, привставая на цыпочки, стараясь разглядеть невысокого коренастого оперуполномоченного за спинами бестолково сгрудившихся рокеров.
Тотчас один из забияк в раздражении пошел на нее, расставив лапы. Навыки кандидата в мастера спорта по толканию ядра не были потеряны: Люда попятилась — и, взвизгнув, встретила его с правой руки, держащей фарфоровую тарелочку с тунцом. Ей ничего лучше не пришло в голову. Напрасно Морзик, оказавшись чуть сзади в образовавшейся вдруг толчее, орал, пытаясь удержать ее крепкую руку:
— Я сам! Сам! Тарелку береги! Моя пятихатка!
Разворот корпуса, отточенное годами движение — и осколки тарелки вместе с кусками тунца разлетелись по сторонам. Ошеломленный рокер грохнулся на крыльцо, а в образовавшийся просвет ворвался, подвывая от досады, разгневанный чемпион Петербурга по боксу в полутяжелом весе. Тотчас на пятачке перед машинами стало свободнее — старые хулиганы, вскрикивая, а некоторые даже посмеиваясь, разбегались кто куда, чтобы знакомыми подворотнями вновь собраться в магазине. Не смеялся только тот, с косичкой: Тыбинь сломал ему палец — и он убрался, опустив глаза, скрипя зубами, прижимая руку к животу.
— Мой тунец… — вздохнул Старый.
— Мои деньги! — окрысился Морзик. — Говорил же — я сам!
— Он меня чуть не схватил! — оправдывалась Людочка.
— Потерпеть секундочку не могла? Молотобоец! Кувадцометр! А если бы ты его убила?
— Ты, действительно, соизмеряй силу, — поддержал Морзика многоопытный, видавший виды Тыбинь. — А то припаяют превышение пределов необходимой самообороны.