– Он сказал, что в Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль.
Полковник поднял телефонную трубку.
– Машину! – коротко бросил он. Поедем в госпиталь и там поговорим с раненым.
– Извините, господин полковник, когда вы упомянули о пансионате «Лё Тру», вы сказали: «Это весьма интересно». Должен ли я так понимать, что…
– Вы ничего не должны понимать, лейтенант Ворман. Понимать могу только я, ваш шеф. А вы обязаны беспрекословно исполнять все мои приказы и распоряжения.
Может быть, именно выказанное полковником пренебрежение к фон Ворману заставило лейтенанта в дальнейшем самостоятельно вести игру в этом деле. Он многое дал бы за то, чтобы сбить спесь с этого кичливого полковника-грубияна.
Тюремный госпиталь размещался в темном и сыром подвале, окрашенном в белый цвет. Три топчана, покрытых грязноватыми грубошерстными одеялами, колченогий стол со шприцами и убогими медикаментами– вот и все, что было тут.
Когда Элерт и фон Ворман вошли в подвал, они услышали хриплое дыхание человека, неподвижно лежавшего на топчане и бессмысленно смотревшего в потолок. Врач в эсэсовском мундире, на который был наброшен белый халат, повернулся, увидев вошедших офицеров.
– Агония, – коротко бросил он.
– Сделайте ему какой-нибудь возбуждающий укол, – сказал Элерт и добавил: – Такой укол, чтобы он мог говорить. Мертвые меня не интересуют.
Врач с размаху всадил иглу шприца в предплечье тяжелораненого.
Полковник наклонился над лежащим. На секунду глаза раненого ожили. Он посмотрел на Элерта, потом опустил ресницы.
– Где я нахожусь? – негромко спросил он по-французски.
Фон Ворман быстро перевел это полковнику, но Элерт сделал знак, чтобы он замолчал. Раненый вздрогнул. Его руки блуждали по одеялу, как будто бы чего-то искали, пальцы сжимались и разжимались.
– Больше он ничего не скажет, господин полковник, – заметил врач.
Элерт отвернулся, поискал что-то на столе, открыл из пузырьков и понюхал.
– Спирт? – спросил он, а когда врач кивком подтвердил это, добавил: – Попробуем. Люблю простые способы оживления.
– Это для него смертельно, – предупредил врач. – Каждая капля спирта…
– Влейте это в его горло. Какая разница – двумя часами раньше или позже?
Эрик отвернулся, намереваясь выйти, но полковник схватил его за руку:
– Вы куда, лейтенант Ворман? Учитесь – вам пригодится. Это наша настоящая работа, а не та, что в Мюнхене. Или, может быть, вам не нравятся мои методы?
Ворман посмотрел шефу прямо в глаза:
– Нет, господин полковник.
– Привыкайте, – с укором проговорил Элерт.
Он подошел к врачу, чтобы помочь ему разжать стиснутые зубы раненого. Поперхнувшись спиртом, умирающий жадно хватал воздух. Глаза его оставались закрытыми.
– В Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль, – четко проговорил Элерт над ухом раненого.
– Сюзанна любит их только осенью, – прошептал мертвеющими губами раненый, а потом добавил: – Она пришлет вам свежую партию.
Умирающий открыл глаза. Увидев склонившихся над ним немецких офицеров, он почувствовал опасность. На его лице отразились беспокойство и ненависть. Полковник схватил умирающего за плечи и безжалостно потряс:
– Говори, кому предназначается этот пароль? Будешь жить, если скажешь. Уже и так много сказал. К своим больше не вернешься. Они убьют тебя… – Он почувствовал бесполезность дальнейших усилий и отпустил несчастного. – Больше нам здесь делать нечего, – бросил он фон Борману, – пошли.
– Я вас предупреждал, что это смертельно, – проговорил врач в эсэсовском мундире и прикрыл грубым одеялом лицо умершего.
В автомашине полковник Элерт закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил клубы дыма прямо в лицо лейтенанту.
– Прошу вас, господин лейтенант, запомнить, что для меня вы только лейтенант Ворман.