Ты думаешь, он стремится на пенсию? Как бы не так! Да если бы врачи не запретили ему глубоководные погружения, он бы ни за что не подал рапорт!
– И группой бы сейчас командовал он, а не ты, – вставил Бизяев, но Ворохов никак не отреагировал на его реплику.
– Илья Константинович настолько сроднился с нашей службой, что без нее, наверное, и жизни не представляет. Я вообще не знаю, как он сможет жить на гражданке без наших рискованных погружений, без ощущения глубины и возможности парить над бездной, без этого пьянящего чувства опасности. Да для него сейчас сознавать, что он еще не вышел в тираж, что его опыт и профессионализм еще могут пригодиться, величайшее счастье. А ты еще удивляешься, зачем Илья Константинович вызвался участвовать в этой операции. – Что-то я раньше не замечал у Старика подобного романтизма, – с сомнением покачал головой Бизяев.
– Чтобы это заметить, надо самому отслужить столько же, сколько он, – вздохнул Ворохов. – Кстати, – Станислав прищурил один глаз и ехидно посмотрел на Данила. – Насколько мне известно, ты тоже вызвался добровольно.
– Ха! Я другое дело. Со мной, с тобой и с Мамонтенком все понятно. Ты, в случае успеха операции, наверняка получишь второй «просвет» и большую звезду на погоны. А это уже прямая дорога в замы, а затем и в командиры отряда. Мамонтенку, в его начале военной карьеры, успешная реализация стратегической операции – это именно то, что нужно для служебного и профессионального роста. Ну и мне, я надеюсь, наконец дадут собственную группу. А то, честное слово, надоело уже в замах ходить! А еще, может, орденок или даже звездочка перепадет. Вон, как Иванову, за Генуэзскую бухту. Чем мы хуже?! – говоря о себе во множественном числе, с озорным прищуром заметил Данил. – Чай, тоже не лаптем щи хлебаем!
– Опять завидуешь? – улыбнулся Ворохов.
– Завидую, – не заметив иронии в словах командира, кивнул головой Бизяев. – Нет, Борька свою Звезду заслужил, кто спорит! Обнаружить в многократно протраленной бухте на изрядно загаженном дне сохранившуюся со времен Второй мировой донную мину – тут надо быть настоящим мастером и чутье иметь острее, чем у охотничьей собаки. Только ведь Борька свою находку не обезвреживал, итальянских саперов вызвал. Да и мина-то была типовая, с заранее известным расположением взрывателей. Так что никаких сюрпризов от нее ожидать не следовало. И если откровенно, то в Галифаксе я рисковал куда больше, когда этот чертов плот обследовал. Кто мог знать заранее, что это безобидная куча мусора, когда ей были приданы все черты подвесного дрейфующего заряда, и ведь плыл этот плот не абы как, а точнехонько на теплоход президента. Я тогда два часа возле него в воде провисел, пока всю сеть из малозаметных капроновых заграждений распутал, снял проволочные растяжки и убедился, что это всего лишь притопленная за счет насыпанного внутрь песка алюминиевая бочка. А окажись в той бочке вместо песка боевой заряд и задень я по неосторожности одну из растяжек – все, амба! Пошли бы мои кишки на корм рыбам. Мне тогда начальник президентской охраны прямо сказал, что это ведь янки таким способом систему нашей охраны проверяли. Ну и что я получил за тот выход? Ироничную благодарность от командования да смешки в спину за ловлю плавающего мусора. Обидно.
– Что-то я раньше не замечал в тебе такого прагматизма, – переиначив слова Бизяева, улыбнулся Ворохов. – Ты же всегда говорил, что служишь не за чины и награды. С каких это пор ты переменился?
– С тех самых, когда Иванову выделили отдельную квартиру! – зло ответил Бизяев. – Ты думаешь, он бы получил ее, если бы не Звезда Героя?! Хрен тебе!
– У Бориса, как ты знаешь, жена и двое детей.
– А у меня вот нет ни жены, ни детей! Не обзавелся! – развел руками Данил.