Якушев размышлял о прожитой жизни, хлебал из жестяной мисочки суп, то есть вычерпывал пшено и какие-то кусочки, плававшие в водице, или крошил в эту водицу чёрствый хлеб. Впрочем, он знал, что голодала вся страна. И тут ему вспомнились обеды у Донона и домашний повар. Но Якушев все-таки предпочитал в то время хорошие рестораны и приятную компанию равных ему по положению людей. Он был интересный собеседник, любил грубоватые, «с перцем» анекдоты, умел рассказывать пикантные истории, — словом, был, что называется, светский человек, директор департамента, штатский генерал, которого принимали в некоторых домах петербургской знати. Его мечтой было побывать на костюмированном балу у графини Клейнмихель, но туда так и не позвали.
В сущности Якушев сам сделал карьеру. Окончив Александровский лицей, он, к удивлению товарищей, выбрал должность воспитателя в лицее и пробыл на этой скромной должности три года. Там не требовались особые знания, тем более технические. Воспитатель был прежде всего светский человек, отлично знающий языки. В лицее обучались юноши из аристократических семей. Их отцы были в большинстве своём важными сановниками, и в беседах с родителями о достоинствах и недостатках их сыновей Якушев умел нравиться. Когда же, оставив службу в лицее, он пошёл на службу в министерство путей сообщения, один из влиятельных отцов, сановник, дал ему ход. Став действительным статским советником, он по праву вошёл в круг своих бывших воспитанников и их родителей. Этот круг нужен был Якушеву для карьеры.
Не стеснявший себя в застольных шутках, Якушев совершенно менялся, когда речь заходила о «высочайших особах». Лицо его принимало строгое выражение, и он многозначительно озирался, как бы говоря: «Не терплю вольных речей». Когда перед войной, и особенно в годы войны, открыто заговорили о вредном влиянии при дворе старца Григория, Якушев возмущался. Был случай, когда он сказал одной светской приятельнице, дурно отозвавшейся об императрице:
— Прошу не считать меня в числе ваших знакомых.
Много огорчений причинял ему ход войны, наступление в Восточной Пруссии, гибель армии Самсонова. Когда бранили Ренненкампфа — бездарного и глупого, Якушев утешал себя тем, что это немец. Но Сухомлинов был русский, а его обвиняли в том, что он обманул царя и Россию, утверждая, что Россия готова к войне и что у русской армии есть все для победы. Тогда Якушев решил для себя, что во всем виновата жена Сухомлинова, её подозрительные связи с австрийским консулом в Киеве — неким Альтшиллером. Виноват был и предатель Мясоедов. Но Мясоедова повесили, а неудачи армии продолжались. Порадовало наступление Брусилова, но ненадолго. Царь принял на себя верховное командование, а дела на фронте не улучшались.
Все чаще и упорнее говорили о «тёмных силах» и всемогущем старце Распутине… Говорили люди, которых Якушев почитал за их титулы, придворные звания и богатство. Он уже не мог считать устойчивым своё служебное положение: беспрестанно сменялись премьер-министры и министры, происходило то, что называли «министерской чехардой», и каждый министр тащил за собой «хвост» каких-то приближённых, а иногда просто проходимцев.
Показывали безграмотные, написанные каракулями записочки «старца», адресованные высшим сановникам: «Милай, дарагой, помоги ему, бедному; бог тибе не аставит…» И сановники помогали явным жуликам и казнокрадам.
Знакомый генерал, близкий к ставке «Верховного», рассказал Якушеву, что царица вмешивается в дела военные, что по совету Распутина не только сменяют министров, но передвигаются армии и начальник штаба Алексеев ничего не может сделать.
«Не слушай Алексеева, — писала царица своему венценосному супругу, — а последуй совету нашего друга… ведь ты главнокомандующий».