— А теперь — айда!
II. Очередное затруднение
— Алло! Это ты, Антон? Говорю я, Бутягин. Постарайся приехать ко мне через час. Адрес ты знаешь. Есть потребность в личном свидании с тобой. У меня к тебе просьба. К ней присоединяется и Иван Васильевич. Не знаешь, кто? Да Груздев, инженер, с которым я познакомил тебя на прошлой неделе… Так приедешь? Ладно! До свидания! Ждем…
Бутягин положил телефонную трубку, вытянулся в кресле и сказал сидевшему на диване Груздеву:
— Через час он будет здесь… Ну, продолжим нашу беседу… По вашей инженерной части у нас как будто все в порядке. Вот на этом листе бумаги я вижу ваши расчеты. Думаю, что конструкция машины будет вне конкуренции. Но вот со стороны химической я, должен вам сознаться, стою не то что в тупике, а скорее — на распутьи. Передо мною два химических пути. Для нашей машины необходимо, в удобрительной ее части, использовать вещество наибольшей силы, так сказать — удобрительный концентрат, и в то же время такое, чтоб оно было дешево. За последние годы у нас в СССР открыто чрезвычайно много новых природных богатств, и удобрительным сырьем мы обеспечены в полной мере. Машина наша с этой стороны не будет испытывать нужды. В своем докладе я укажу, что для нас чрезвычайно важны Соликамские калийные месторождения, равно как и залежи фосфоритов, найденные в Карелии. Залежи серы в Караимской пустыне позволят нам использовать серные соединения для некоторых специальных целей, о которых я вам говорил. Но в маленьком химическом открытии, которое я сделал, получается вот что. Вы, инженер, в химии понимаете, — поэтому не буду распространяться. Одно из веществ, по-моему, должно сыграть роль катализатора[1] при добывании азота из воздуха. Азот для удобрительной работы нашей машины необходим…
— Ты разглагольствуешь, как оратор на площади, — раздался голос, и в окно просунулась голова Лебедева. — Здравствуйте, товарищи! Бутягинский голос слышен у трамвайной остановки. Я даже не стал и звонить у крыльца, а шел, как по веревочке, прямо к этому окну. Ты кричишь на всю улицу о какой-то невероятной машине.
— Ну, влезай! — встал и протянул Лебедеву руки Бутягин.
Лебедев легко перепрыгнул через подоконник и очутился в кабинете.
— Серьезно, друзья мои. Конечно, насчет трамвайной остановки я приврал. Но все-таки, ставлю вас в известность, факт таков: подошел я к твоей одинокой хижине, Бутягин, и спугнул из-под окна какого-то подозрительного гражданина. Если он не подслушивал ваших разговоров, то я бы очень удивился. Во всяком случае, он шмыгнул в кусты. Я занял его позицию, прислушался, а вы говорите о машине, и будто не совсем обычной. Разрешите заметить… оба вы не дети, а научные деятели… В науке порой нужны секреты…
— Вы, Лебедев, делаете нам выговор, что мы оставили окно открытым? — сказал, приподнявшись с дивана, Груздев и пожал руку Лебедеву. — Но воздух-то какой замечательный! Из парка несет распускающейся липой…
— Мы не хотели задыхаться в собственных испарениях, Антон, — сказал Бутягин. — Здравствуй, краса и гордость советской авиации. Садись и не ворчи. Можешь курить. Окно тогда тем более должно быть оставлено открытым.
— Тогда я сяду здесь… Займу наблюдательный пункт…
Лебедев сел на подоконник и закурил папироску.
— Ты меня не насчет машины звал? — спросил он Бутягина.
— Насчет машины, Антон. Видишь ли, в чем дело… Вкратце — вот основная мысль. Если злаки, например пшеницу и рис, сажать, как сажают у нас некоторые овощи, то есть сначала сажать семена в узких грядках, а потом взошедшие ростки, как рассаду, пересаживать на поле, соблюдая известные расстояния между ними, то есть, другими словами, применять к этому огородническую культуру, то требуется чортова уйма чрезвычайно большого труда. Попробуй руками каждый пшеничный росток сажать в поле.
— С ума можно сойти, — заметил Лебедев, пуская колечки дыма, которые уплывали в темнеющую синь майского вечера.
— Но эта каторжная культура еще существует, хотя восемь лет тому назад германский техник Блас и изобрел машину, которая механизирует операцию пересадки ростков, облегчает и удешевляет ее. Теперь уже не требуется той массы труда, которую в Китае употребляют при ручном способе. Машина Бласа вдесятеро ускорила работу. Раньше, да и теперь еще в глухих углах нашего Союза крестьянин при ручном сеянии разбрасывает на один м
* * *
Бутягин очнулся. Сколько прошло времени, он не знал. Глаза нестерпимо болели. Черная тьма стояла вокруг. Ощупью Бутягин подполз к подоконнику, приподнялся и крикнул в окно:
— Помогите!..
III. Лебедев не теряет времени даром
— Спасибо вам, доктор. Я отлично вижу. Глаза мои совершенно не утомляются.
Бутягин, подняв лицо кверху, умоляющим взглядом посмотрел на доктора, только что снявшего с его глаз повязку. Тот шутливо погрозил пальцем:
— Я знаю, куда вы гнете. Опять читать до поздней ночи? Опять писать формулы? Разрешаю вам читать не больше двух страниц в день. Разумеется, только в течение ближайших недель. Глаза нужно приучать к работе постепенно. Я навещу вас…
Молодая девушка, стоявшая около кресла Бутягина, скромно предложила:
— Я могу приходить каждый день и читать вслух.
Бутягин обратился к доктору:
— Вот мой добрый гений. Ксения Георгиевна не отходила от меня все эти дни.
Ксения конфузливо отвернулась:
— Вы так расхваливаете меня за пустячную работу, что мне совестно…
Доктор стал искать свою шляпу:
— Сейчас я навещу нашего инженера. У него поражение глаз гораздо слабее. Возможно, что я ему разрешу выходить на воздух.
— А мне когда, на воздух можно? — как ребенок попросил Бутягин.
— Вы могли бы выйти и сегодня, но только опасайтесь ветра и пыли. До свиданья.
Ксения проводила доктора и вернулась в кабинет к Бутягину.
— Мы будем продолжать статью о действии синильной кислоты на растения? — спросила она, садясь на стул против Бутягина. Тот приподнял руку:
— Погодите немного. Дайте мне посмотреть на вас. Ведь вы оставлены при моей лаборатории сверхштатной сотрудницей? Разрешите мне сейчас поблагодарить вас за заботы обо мне. Я должен сознаться, что в лаборатории раньше как-то мало замечал вас. У нас были только официально-лабораторные отношения.