Сначала ободрали кожу, сняли замки и ручку. Между наружной обивкой и изнанкой сотрудники отдела уложили пятьдесят патронов калибра
6,35 мм, а вдоль торцов – по одному плоскому, острому как бритва ножу для метания. Стоило нажать особым образом на шов в углу, как рукоятка ножа
выскальзывала из под обшивки. Не обращая внимания на насмешки Бонда, искусники отдела «Кью» спрятали в ручку кейса таблетку цианистого калия –
на случай, если он будет захвачен в плен русской разведкой. (Как только чемоданчик попал в руки Бонда, он тут же выбросил таблетку в туалете).
Его гораздо больше интересовал толстый тюбик с кремом для бритья, находящийся в походном несессере, укомплектованном в остальном обычными
туалетными принадлежностями. Вся верхняя половина тюбика снималась, и там хранился глушитель для его «Беретты», упакованный в вату. На случай,
если Бонду понадобится валюта, в крышке чемоданчика хранилось пятьдесят золотых соверенов.
Хитроумный чемоданчик изрядно позабавил Бонда, который не мог не признать, что, несмотря на тяжесть, это весьма удобный способ незаметно возить
с собой инструменты своей профессии, которые в любом другом случае ему пришлось бы рассовывать по карманам и зашивать в одежде.
На борту самолета кроме него было еще двенадцать пассажиров. Он улыбнулся при мысли о том, как была бы потрясена его секретарша, Лоэла Понсонби,
узнай она о тринадцати пассажирах. Накануне, когда он вернулся от М. и начал собираться в путь, она отчаянно возражала, узнав, что вылет
назначен на пятницу тринадцатого числа.
– Но ведь именно тринадцатого путешествовать лучше всего, – терпеливо объяснил Бонд. – В этот день всегда мало пассажиров, можно удобно
расположиться в самолете, и обслуживание куда лучше. Я всегда стараюсь летать тринадцатого числа – если у меня есть выбор.
– Раз уж вы так решили, ничего не поделаешь, – неохотно согласилась Лоэла. – Но я буду беспокоиться о вас до самого вечера. И ради бога, будьте
поосторожнее. Сердце подсказывает мне, что вам угрожает опасность.
– Ах, это нежное сердце! – поддразнил ее Бонд. – Сразу после возвращения я приглашу его отобедать в ресторане.
– Ничего подобного! Оно категорически откажется! – холодно отрезала девушка. Но позднее, когда он уже собрался уходить, она неожиданно обняла
его и поцеловала. И Бонд в который раз подумал: зачем ему нужны все эти женщины, когда самая желанная находится рядом.
Самолет продолжал лететь над бесконечным океаном облаков, похожих на взбитые сливки и казавшихся отсюда настолько плотными, что на них можно
было бы безопасно совершить посадку. Внезапно облака разошлись, и далеко слева, в голубой дымке, показался Париж. На протяжении часа они летели
над выжженными полями Франции, пока после Дижона земная поверхность на склонах Юрских гор не начала становиться все более темно зеленой.
Принесли ленч. Бонд отложил в сторону книгу и принялся за еду. Внизу промелькнуло стальное зеркало Женевского озера и сосновые леса,
поднимающиеся к заснеженным пикам Альп. Самолет пролетел совсем рядом с огромным клювом Монблана. Бонд посмотрел вниз – на серые, как слоновья
шкура, языки ледников – и вдруг увидел себя, семнадцатилетнего юношу, на вершине скальной расщелины с веревкой, обвязанной вокруг пояса,
страхующего двух своих товарищей из Женевского университета, которые поднимались к нему по отвесной скале.
А что теперь? Бонд хмуро улыбнулся своему отражению в плексигласе иллюминатора. Если бы тот юный Джеймс Бонд подошел к нему на улице и заговорил
с ним, что подумал бы юноша о нем, секретном агенте 007, повзрослевшем Бонде? Узнал бы он себя в этом человеке с надменным холодным взглядом,
шрамом на щеке и пистолетом под мышкой левой руки – в постаревшем, прожившем нелегкие годы Бонде, знающем цену и предательству и безжалостности?
И если бы этот юноша узнал о новом задании Бонда, каким могло бы быть его мнение о бесстрашном секретном агенте и его романтической роли
британского сутенера?
Бонд выбросил из головы мысли о юноше, оставшемся там, в его далекой юности.