Ведь точно сидят! И точно кумекают! Голову на отсечение даю! Причем очень скоро...
Как они к ним попали? Просто. До противного просто!
Я передал бумаги Шефу-куратору, тот — своему начальству, тот, в свою очередь, своему. А то начальство — единственному главному начальнику — Президенту. Или кому-нибудь из очень приближенных к нему людей. Из тех очень немногих, кому доступна тайна существования Конторы.
И что дальше?
Президент все это почитал. И сделал выводы. Боюсь, свои выводы. Не совсем те, которые бы нам хотелось. И наверное, других сделать не мог. Если он здравомыслящий Президент.
Кому ему поверить? Людям, обвиняющим все его окружение в предательстве государственных интересов? Или этому окружению, с которым он работает рука об руку каждый день?
Даже если он согласится, что все они как один предатели, что он может сделать? Поставить им сей факт на вид с занесением в личное дело? Или броситься на кулачки? Так их больше. Скрутят и объявят на всю страну умалишенным. Так и скажут: ярко выраженный бред мании преследования — всех во всем, кроме себя, обвиняет, всех злодеями и предателями мнит. Очень похоже. Очень убедительно. Все поверят.
И вот тебе вместо государства — Канатчикова дача. И крики — отпустите меня, отпустите, я Президент. А я Наполеон Бонапарт. А в соседней палате Кутузов. Но с двумя вращающимися в разные стороны глазами.
А? Как такой оборотец?
Нет, ничего не сможет сделать Президент. Даже если захочет. Если, конечно, захочет...
А может и не захотеть, может наоборот рассудить. Может, рассудит так, что лучше это дело замять путем «отправки на скоропостижную пенсию» авторского коллектива. Потому что в той схеме не все места заполнены.
Не все! Черт возьми! Есть там еще пустоты.
А вдруг так? Об этом мы, когда списки готовили, не думали?
Не думали!
И первым, подобно римскому патрицию, наблюдавшему с трибуны бой гладиаторов, палец вниз загнет тот наш клиент, с которого все началось. А остальные поддержат. А Президент наложит резолюцию. «Наградить! Посмертно!»
Может, так все будет? Или еще хуже? Может, и хуже. Жизнь всегда превосходит самые мрачные прогнозы. Только не понять, отчего — то ли жизнь такая гнусная, то ли мы такие неисправимые оптимисты?
В общем, как говорится: надеясь на худшее, готовься к еще более худшему.
Что я и делал. Я предполагал самое худшее. И из того худшего еще более худшее: что нас четвертуют, гильотинируют, посадят на два стоящих друг против друга электрических стула или на один, по очереди, дубовый кол. Но я не предполагал того, что произошло в действительности. На это моего воображения не хватило. Слабовато у меня оказалось с воображением.
— Ну что, исследователи, доигрались? — спросил наконец объявившийся Шеф-куратор. — Поди, не раз памперсы поменяли, начальственной реакции ожидаючи. А?
Мы пожали плечами.
— Молчите? Подведения итогов своей кляузной деятельности ожидаете? Не зря ожидаете. Есть итог. Всем итогам — итог! Такой, что мог бы быть хуже, да хуже некуда...
Похоже, дело было действительно дрянь, если наш обыкновенно сдержанный начальник сошел на такой доверительный, если не сказать панибратский, тон.
— Удивляетесь, что я чуть не матом ругаюсь? — усмехнулся, словно мысли мои прочитал, Шеф. — А мне теперь можно. Мне теперь все можно. И матом ругаться, и водку с подчиненными пить. Я вам уже не начальник. И никому не начальник. А такой же, как вы. Безработный!
Вот как все обернулось.
— Неужели все так плохо? — напряженно спросил я.
— Нет. Гораздо хуже.
Я все еще не мог поверить в то, что он сказал. И в то, что я услышал.