Она сняла последний слой ткани и открыла меч, уютно устроившийся в кожаных ножнах.
— Я бы хотела, чтобы ты взял его, на память, — сказала Варанна, протягивая ему меч. — К тому же есть у него одна особенность, из-за которой только ты можешь владеть им. Это старинный
* * *
— Госпожа послала слово, что ты уходишь от нас, — сказала хранительница ворот. — Я буду скучать по тебе, Сорак. И мне будет грустно, что я не выпускаю тебя ночью, Тигра. — Пожилая хранительница протянула свою морщинистую руку и взъерошила шерсть на голове тигона. Животное мяукнуло и лизнуло ее руку.
— Я тоже буду скучать по тебе, Сестра Диона, — сказал Сорак. — Ты была первой, кто разрешил мне войти в ворота, и теперь, десять лет спустя, ты последняя, кто видит, как я ухожу.
Старая женщина засмеялась. — Неужели прошло десять лет? Я мне кажется, что это было вчера. Но, в моем возрасте, время идет быстро, а годы пролетают как мгновения. Прощай Сорак. Подойди, обними меня.
Он обнял и пожеловал ее в сморщенную щеку. — Прощай Сестра.
Он прошел через ворота и направился по дороге вниз, идя быстрыми, размеренными шагами. За его спиной зазвучал колокол, созывая сестер в столовую, на обед. Он подумал о длинных деревянных столах, заполненных женщинами, болтающими и смеющимися, девчонки поменьше шалят, бросаются друг в друга едой, пока старшая за столом не призовет их к порядку, котлы с едой, неспешно вносимые в столовую, теплое чувство общности и семейности, которое он покидает, возможно навсегда.
Он подумал о Риане, сидящей в одиночестве в комнате для медитаций на вершине храмовой башни, совсем маленькой комнатке, в которой он сам провел немало времени, когда ему хотелось побыть одному. Еду будут приносить к ней и просовывать в маленькое отверстие в самом низу тяжелой деревянной двери. Никто не заговорит с ней, никто не потревожит ее. Она будет только в компании своих мыслей, пока не решит, что пришло время выйти. И когда она выйдет, она обнаружит, что он ушел.
Пока Сорак размеренными шагами уходил все дальше и дальше от монастыря, он спрашивал себя, что она подумает, когда выйдет? Они выросли вместе. Она всегда значила для него намного больше, чем любая из сестер. Как Риана и сказала сама, она первая протянула ему руку дружбы, а теперь их доверие выросло в нечто, что намного больше дружбы. Намного, намного больше.
В течении всех этих лет она была для него сестрой, не в том смысле, в каком все женщины в монастыре называли друг друга «сестрами», а в прямом, родственником. С самого первого дня между ними образовалась связь, связь, которая будет всегда, и не важно, где они находятся и какое расстояние их разделяет. Но все-таки они не настоящие родственники, и каждый из них знал это, и это знание мешало им любить друг друга родственной любовью. Когда они стали старше, и начали чувствовать влечение к противоложному полу, их чувства стали сильнее, глубже и намного более интимными. Это было что-то, что Сорак знал, хотя всегда старался об этом не думать.
Потому что ты всегда знал, что этому не бывать , сказала Страж внутри его рассудка.
Возможно, что знал , сказал Сорак про себя, но я разрешил себе надеяться, и надеясь на то, чего не будет никогда, я предал ее .
Почему ты решил, что предал ее? спросила Страж. Ты никогда ничего не обещал ей. Ты никогда не клялся ей ни в чем.
И тем не менее, я чувствую себя так, как если бы предал , сказал Сорак.
Какую цель ты преследуешь, думая об этом снова и снова , спросил Эйрон, его скучный голос прозвучал довольно раздраженно в сознание Сорака. Мы решили уйти, и мы ушли. Дело сделано и вопрос закрыт.
Нет, остался вопрос о чувствах Рианы, сказал Сорак.
А что это такое ? сухо спросил Эйрон. Ее чувства — это ее забота и ее проблема. Ты не сможешь никогда изменить их.
Возможно нет, Эйрон , сказал Сорак, но став частью ее жизни, я, по меньшей мере, несу ответственность за тот эффект, который я произвожу на нее.
Бессмыслица. У нее есть своя воля , сказал Эйрон. Ты не заставлял ее влюбляться в тебя. Это ее выбор.
Если бы она знала тебя, Эйрон, возможно она бы не сделала такой выбор , резко ответил Сорак.
Если бы она знала меня, она никогда не страдала бы от недопонимания, сказал Эйрон, так как я бы сказал ей всю правду с самого начала.
Да ну? сказал Сорак. И что же это за правда, как ты понимаешь ее?
Правда в том, что ты сходишь по ней с ума, Кивара хочет испытать новые ощущения, Страж видит угрозу во всем. Путешественнику вообще все равно, так как в любви нет ничего прагматического, а Темный Маркиз пугает ею всех остальных.
А эти остальные? спросил Сорак.
Скрич ненамного лучше этого громадного глупого зверя, который тащится по нашим следам, а Поэт вообще не способен серьезно говорить о ней, впрочем он вообще ничего не принимает всерьез. И я не осмеливаюсь говорить за Кетера, так как Кетер не соизволил говорить со мной.
Ничего удивительного, сказала Кивара.
Тебя вообще никто не спрашивал, сказал Эйрон.
— Хватит! — громко и раздраженно сказал Сорак. — Дайте мне немного покоя.
В следующее мгновение он запел. Слова лились из него легко и ясно, пока он шел по тропе, напевая старинную халфлингскую песню о юной девушке и охотнике, о том, как они в первый раз полюбили друг друга. Голос Сорака пел эту песню, но пел не Сорак, а Поэт. Сорак даже не знал слова песни. Или, можно сказать, не мог вспомнить их. Это была та самая песня, которую его отец-халфлинг часто пел ему, качая на руках. Пока Поэт пел, Путешественник неутомимо шел по дороге, ведущей через долину в горы. Страж мягко погрузила Сорака в сон, дав отдохнуть его измученному уму, изолировав его не только от остальных, но и от внешнего мира.