Черкес запутался окончательно. Контрастный душ из криков и приторной вежливости смутил его, а Юрий не дал парламентеру опомниться:
– Ну и чего сидим? Идите, дорогуша, идите и готовьте свой список.
Черкес встал. Втянув в голову в плечи, сопровождаемый дружественными взглядами, пошел к выходу. Однако у двери выпрямился и обернулся.
– Ты… Вы… Вы еще пожалеете. Горько пожалеете о том, что относились к нам с пренебрежением.
Корнилов собирался ответить новой колкостью, но дверь за Черкесом уже захлопнулась.
Юрий вернулся на место.
– Степа, Максим Максимович… Займитесь этим Черкесом. Узнайте настроения. Убедитесь в том, что за ним стоит реальная сила и проверьте, правда ли то, что Барвиха встала на дыбы. А я с полковником… Черт, только внутренних распрей нам не хватало!
Оставшись вдвоем с Хорошевым, Корнилов около часа решал, какими силами и где будет давать отпор отрядам Коробцова. Уже делая поправку на то, что удара ножом в спину можно ждать и со стороны барвихинских сепаратистов.
Наконец, после долгих споров, состав группы, ее численность, вооружение и направление удара были утверждены.
Корнилов заложил руки за затылок и с хрустом потянулся.
– Не будет нам спокойного житья, Сережа, ой, не будет!
Хорошев кивнул, принялся сворачивать карту.
– А где оно, это самое хорошее житье, сейчас? Такая уж видно наша карма… О черт!
Юрий с удивлением посмотрел на полковника, который застыл с разинутым ртом. Взгляд Хорошева был направлен на лист бумаги, лежавший на зеленом сукне стола.
– Что там, Сергей?
Корнилов склонился над листом. На нем, твердым, пожалуй, чересчур каллиграфическим почерком было написано: «