Он чуть не поскользнулся, раздавив носком туфли дюймового крохобора, ругнулся, да и побежал дальше. Когда он вошел в дверной проем "Проходного двора" с сорванной с петель дверью, то не увидел никого, кроме Арни. Тот одиноко сидел на любимом кресле с торчащей из него пружины и ваты, и пускал кольца дыма, куря дешевый табак.
- Ты в порядке, - улыбнулся он, его лицо разрезал некрасивый шрам от когтей. - Очень жаль, что ты всю выпивку унес.
- Как у вас тут дела?
- Ты оказался чертовски прав, мел очень помог, - он выпустил облако сизого дыма. - Эти твои... как их там? Прокоптусы, вот... они как мухи о стекло разбивались, но в круг из мела попасть не смогли, спасибо за совет.
Иен вдохнул стылый воздух и почуял, что его коллеги уже здесь, поэтому поспешил на второй этаж. Они собрались в их с Марком номере, он был сравнительно цел: разбитое окно заслонено шкафом, пол застилали всякие разбросанные вещи, включая и сиреневый платок. Иен нагнулся за ним и взглянул на Анну, лежащую на кровати, а возле нее сидела Ханна, Маркус в другом углу комнаты отпивал из своей фляги, черный пес лежал на своей лежанке и кинокефал сидел на корточках возле него и трепал примитивного собрата.
- Анна? - спросил Иен, и все кроме Анны оглянулись на него.
- Она нам наврала, - сказал Маркус и помахал пред лицом Иена кожаным футляром с опорожненными одноразовыми шприцами.
- Это еще что такое, Марк?
- Инсулин, Иен. У нее сахарная болезнь, и она скрывала это от меня полгода, ты это представляешь?
- Что ты говоришь такое?
- Мы были внизу, она заграбастала себе перелом бедренной кости, и сам понимаешь, это и без того невеселое дело, а тут у нее инсулин кончился. Шприцы продырявились от удара, а она, дура самонадеянная, умолчала об этом. Она угодила в бессознанку из-за того, что у нее катастрофически повысился сахар, а в купе с таким серьезным переломом и той болью, что она испытывала, не удивительно, что ее, в конце концов, вырубило.
- Она... вообще будет жить? Откуда у нее, черт возьми, сахарная болезнь?
- Полагаю, из-за депрессивного состояния и долгого курса множественных лекарств, на которые она подписалась, когда по нескольку раз переделывала пластику. Много раз ей потребовалось ложиться под нож, чтобы возвратить хотя бы прежнюю форму носа, после того, как ты... ну... выстрелил в нее. Но она скрыла это от меня, апотекаря, поставив под угрозу и свою жизнь, и наши жизни, и успешность всей нашей миссии.
- Что с ней будет, Марк?
- Сахарная кома, быть может. Она может длиться десятилетиями, если она не придет в сознание сейчас или в ближайшее время.
Иен ошарашено подошел к ней, смотря в красивое лицо, обрамленное золотистыми локонами встрепанных волос и, недолго думая, надел ей сиреневый платок. У него екнуло сердце, болезненно заклокотало под ложечкой. Его обуревало много чувств разом: обида, злость, раздражение, ненависть, печаль...
...любовь?
Нет, любви к ней он никогда не чувствовал, они были лишь друзьями, если не брать в расчет те вещи, что они вытворяли в профессорской оранжерее. Их он в расчет не брал, ведь это было подростковое наваждение, и не более того. Но, то, что сейчас из него будто вырвали целый кусок из того места, где у нормальных людей находилось оно, сердце, это было так. Его пальцы сильно дрожали, язык прилипал к небу, в глаза чесались, и он хотел дать себе поплакать, но слез все не было. В темно-фиолетовом небе, над очерченной алым отсветом линией горизонта, ползли армейские дирижабли.
- О, Боже... - простонала Анна, разлепив глаза. - Даже на том свете ты преследуешь меня, Охотничий...
- Ты пришла в себя! - радостно вскрикнул Иен.
- Ради, Бога, затки свой рот, твой голос очень раздражает, - хрипнула в полуулыбке она.