Мы выпили до дна и принялись за еду.
— Какое отличное блюдо — этот салат, — молвил мессер Софус. — И ведь чем больше его ешь, тем больше хочется. Колдовство какое-то!
— Значит, главный повар герцога — колдун, — хихикнула я. — Но святая юстиция не казнит его. Они просто сделают его личным поваром города Рома.
Наверное, мы довольно долго сидели за столом. Времени не чувствовалось — это все проделки мессера Софуса. Игристое вино настроило меня и Оливию на сонный лад. Падчерица дремала на диване, я сидела на полу, опершись о шкафчик, а мессер Софус просматривал документы, изредка комментируя их. Получалось, что я прямая наследница поместья в случае смерти герцога, а еще я при жизни мужа и даже без его ведома могу кому угодно подарить часть поместья или даже все целиком. Мне в связи с этим вспомнилась княжна Марыся Смидович. Она так восхищалась замковым садом! Вот бы ей подарить его! Но это надо с Оливией посовещаться. Как минимум. Когда мы протрезвеем.
Скоро я услышала забористый храп Оливии и решила кое-что обсудить с мессером Софусом.
— Мессер Софус, знаете, тут со мной такое произошло… Но я боюсь об этом говорить… Похоже, я узнала главную тайну герцога.
— Про голос у него в голове?
— Вам это известно?!
— Конечно, ведь я пользуюсь информацией самого разного плана. Герцог Альбино пошел на эту сделку ради славы и богатства, но он несчастный человек. Сейчас он в расцвете своих жизненных сил, но беда в том, что его поэтический талант угасает. Голос в голове — ненадежный друг. Вообще не друг. И герцог это понимает. Его медленно затягивают зыбучие пески тщеславия и честолюбия, и он не знает, как спастись, ведь без голоса он сейчас и детской считалки не сочинит. Может быть, тебе удастся спасти его, Люция…
— Что мне для этого сделать?
— Так сразу и не ответишь. Я подумаю. Кстати, человек в черном плаще на картине — это
Вот так всегда бывает: живишь-живешь, а потом бац! — и живешь по-другому. И ничего, привыкаешь.
Из проповедей Его Высокоблагочестия, т. 78
Разбудила меня Оливия. Она вскочила ни свет ни заря и принялась ругать меня за то, что мы тут с крысом пировали, а опохмелиться не оставили. И конечно:
— Ты теперь моя мачеха во веки веков! Ну, отольются тебе все мои детские слезы!
И тяжеленным томом старолитанийской энциклопедии в меня бабах! Еле увернулась:
— Оливия! Так и убить можно! Или крупно покалечить!
Она села рядом и фыркнула:
— Тебя покалечишь, пожалуй. Обжора и пьяница. То-то с утра на кухне хватились кое-чего вкусного!
— Подумаешь! Еще приготовят.
— Да тебя просто не прокормить! Коровища толстозадая! Мы так по миру пойдем!
— Кстати, о хождении по миру. Как ты думаешь, если я теперь жена твоего отца, согласится он на то, что стихи за него напишет