Я заметалась по комнате, не зная, что делать. Ах, если б здесь сейчас оказался мессер Софус, уж он бы посоветовал мне, что делать!
В дверь тихо постучались.
Я схватила щипцы для завивки и прошептала:
— Кто там?
— Я.
Голос был не Оливии.
— Конкретнее, — я подумала, что к щипцам надо добавить металлическую грелку на длинной ручке, чтоб пришибить врага наверняка.
— Себастьяно Монтанья к вашим услугам, прекрасная госпожа!
Нет, он точно вторженец! Только о нем подумала — нарисовался! Мысли читает, гад, даже на расстоянии. Явный признак пришельца из параллельной вселенной.
— На фиг ты приперся? — прошипела я. — Я сплю!
— Ага, свисти. Люци, впусти меня. У меня трезвость и бессонница. И мне грустно.
— Я тебе что, трубадур — развлекаться?!
— Трубадура. Ну, пусти.
Ладно. Это как раз шанс проверить его на признаки вторженца. А если он попытается лишить меня девичьей чести… да что это я, когда это ему надо было…
Я открыла дверь:
— Заходи!
Вошел. На первый взгляд Себастьяно как Себастьяно. Только подозрительно трезвый и робкий. И…
— У тебя изо рта мятой пахнет! — в ошеломлении ткнула я в гостя грелкой. — Ты что, сошел с ума и решил впервые в жизни почистить зубы?
— И что такого, все когда-нибудь случается впервые, — огрызнулся Себастьяно. — Чистить зубы легко и приятно. В кругах высшего света чистка зубов все больше входит в моду. Я, может быть, хочу начать новую жизнь.
Точно вторженец!
— С чего это вдруг тебя перестала устраивать старая?
Себастьяно вздохнул и покраснел.
— Ну! — я погремела грелкой. — Колись давай!
— А ты никому не расскажешь?
— Смотря что.
— Ну, пожалуйста. Поклянись, что не скажешь. Самой страшной клятвой!
— Чтоб мне век выливать помои в трактире «Рог и Единорог»!
— Верю. Ты настоящий друг, Люци.
— Ну, валяй свою страшную тайну.
— Я… Я полюбил.
— Опа. — От скуки у меня сразу свело челюсти. Я убрала на место грелку и щипцы. — В который раз?
— Так серьезно я полюбил впервые! Это по-настоящему! Раньше были просто увлечения, а теперь я понимаю: она — моя судьба, девушка моей мечты, мать моих будущих детей. Я хочу жениться на ней, Люци!
— Кто она? Как зовут?
— Я не могу тебе этого сказать, — еще сильнее покраснел Себастьяно. — Но знай: прекрасней ее нет на свете.
— Она хотя бы не из замка?
— Из замка. И в то же время как бы не из замка.
— Ты вообще где ее встретил?
— На скотном дворе. Она давала корм свиньям.
— То есть она здешняя свинарка?
— То-то и оно, что нет. Я позже наводил справки, описывал ее — никто такую девушку здесь ни разу не встречал. И потом. Она сыпала свиньям корм из большой корзины, блестевшей, как золото. Она была одета в легкие розовые шелка, которые развевались вокруг ее точеной фигурки. У нее были волосы золотые и искрящиеся на солнце, как свежевыпавший снег, а глаза голубые, словно сапфиры. На ее прелестных ножках сверкали стеклянные туфельки, она игриво подталкивала ими свиней…
— Стеклянные туфельки? Тогда все понятно… Портвейн, жара, тяжелый труд. Это ты сандрильонку словил.
— Кого?!
— Чернь называет ее Золушкой. Это такое видение, понимаешь? Когда слишком много выпьешь, или траванешься грибами, или накуришься какой-нибудь гадости… Себастьяно, отныне тебе нельзя пить ничего, кроме яблочного компота. Раз уже начались похмельные видения…
— Да, но сейчас я трезв!
— И что?
— Вот это!
И Себастьяно бережно вынул из кармана своего камзола стеклянную туфельку размером с мою ладонь.
— Если она — похмельное видение, откуда тогда на скотном дворе я обнаружил эту туфельку?
— А вот это требует уже серьезного разговора, — сказала я, понимая, что вторженец все-таки вторгся. — Идем в библиотеку.
— Зачем?
— Там есть приборы, позволяющие исследовать разные предметы под сильным увеличением. Типа такие увеличительные линзы. Я хочу изучить эту туфельку.
— Идем.
Никто не встретился нам по пути. В библиотеке Себастьяно зажег свечи в двух канделябрах, мы немного побродили туда-сюда по огромному помещению, отыскивая нужный стол, и нам повезло.
— Вот, — я указала на странноватый прибор, блеснувший рядами выпуклых линз и зеркал. — Называется микроскоп.
Мы поставили канделябры так, чтобы микроскоп был достаточно освещен. Под линзы мы подвели каблучок туфельки и по очереди принялись смотреть в окуляр.
— Ну что? — нетерпеливо спрашивала я.
— Ничего. Совсем ничего. Не понимаю, — пожал плечами Себастьяно. — Абсолютная прозрачность.
— Это в мозгах у тебя абсолютная прозрачность. Пусти, я посмотрю.
Я прикипела к окуляру, в то же время крутя ручку регулятора четкости.
Поначалу я тоже ничего не увидела. То есть абсолютная прозрачность. Тут мне в голову пришла идея развернуть линзы и зеркала под другим углом.
— Ой, — выдохнула я.
Туфелька была не просто туфелькой. Она состояла из множества живых клеток — я видела их ядра, вакуоли, усики, оболочки и что там еще нам рассказывали на уроках зоологии! То, что казалось нам стеклом, на самом деле было некой органической субстанцией! Живым организмом!
Я выпрямилась и, держа в руках туфельку, растерянно посмотрела на Себастьяно.
— Что? — расширил глаза он.
— Это не просто туфелька. Это живое существо. Состоящее из живых клеток.
— Не свисти. Этого не может быть. Живые существа не выглядят, как женские туфли на каблуках-шпильках.
Но я уже не слушала его. Я порылась в ящике стола, на котором стоял микроскоп, и отыскала молоток. Чему вы удивляетесь? В каждой приличной библиотеке должен быть молоток. И коробка с лекарствами первой необходимости, кстати. Библиотека — это вам не вздохи на скамейке. Это место повышенного душевного и физического травматизма.
Я поставила туфельку на стол, прицелилась и крепко вдарила молотком по острому изящному мыску, украшенному прозрачным бантиком.
— Нет! — взвизгнул Себастьяно.
Честно говоря, я тоже надеялась, что туфелька просто разлетится мелкой стеклянной пылью после такого удара. И то, что я увидела в микроскоп, — всего лишь последствия долгого похмелья после портвейна.
Туфелька уцелела. А вот молоток у меня в руке раскалился докрасна. Я отбросила его, и, не долетев до пола, он просто рассыпался белым пеплом.
Некоторое время мы с Себастьяно молчали, как перепуганные… В общем, ничего не приходит в голову для сравнения. Высшую степень обалдения мозга просто невозможно выразить одним и при этом приличным словом.
— А? — наконец выдавил из себя Себастьяно.
— Ага, — согласилась я. — Она разумная. Она защищалась, посчитав, что я на нее напала. Она… Сейчас на нас…