– А слабо сказать все это в вашу сумку?
Старлинг открыла сумку и, обращаясь внутрь, произнесла громким голосом, словно там сидел тролль:
– Я не зачитывала Барни его права, он не ознакомлен со своими правами.
– Тут есть одно вполне приличное кафе, дальше по улице, – сказал Барни. – А сколько у вас шапок в сумке? – спросил он, когда они тронулись.
– Три, – ответила она.
Мимо них проехал микроавтобус с инвалидными знаками, и Старлинг почувствовала, что его пассажиры смотрят на нее. Ну, инвалиды часто страдают сексуальной озабоченностью, на что, впрочем, имеют полное право. Молодые ребята, сидевшие в машине, встретившейся им на следующем перекрестке, тоже посмотрели на нее, но вслух ничего не сказали – явно из-за присутствия Барни. Любой предмет, высунувшийся из окна, тут же привлек бы к себе внимание Старлинг – она все время помнила о возможной мести «крипсов» – однако с такими вот похотливыми взглядами приходилось мириться.
Когда они с Барни вошли в кафе, микроавтобус сдал задом в переулок, развернулся и уехал в ту сторону, откуда приехал.
Им пришлось ждать, пока в переполненном заведении освободится отдельный кабинетик. Официант орал что-то на хинди повару, который с виноватым выражением на лице жарил мясо, переворачивая его длинными щипцами.
– Давайте что-нибудь съедим, – сказала она, когда они сели. – Дядя Сэм платит. Как у вас дела, Барни?
– С работой все в порядке.
– Кем работаете?
– Санитаром. У меня диплом практикующего санитара.
– А я думала, что вы уже медбратом стали. Или даже фельдшерскую школу закончили.
Барни пожал плечами и потянулся за молочником. Потом поднял глаза на Старлинг:
– Они вас теперь выгонят – из-за смерти Эвельды?
– Поживем – увидим. Вы ее знали?
– Я ее однажды видел, когда к нам привезли ее мужа, Дижона. Он уже был мертв, истек кровью еще до того, как его положили в машину «скорой помощи». У него все выливалось наружу, когда его привезли, переливание крови ничего уже не давало. А она не хотела смириться, не хотела, чтоб он умирал, даже драться с сестрами пыталась. Ну, и мне пришлось… вы ж понимаете… Очень красивая женщина. И сильная. Ее не стали арестовывать после…
– Ага, ее освободили прямо на месте.
– Так я и думал.
– Барни, после того, как вы передали доктора Лектера ребятам из Теннесси…
– Они были с ним невежливы.
– После того…
– И теперь они все мертвы.
– Да. Его охранники сумели продержаться в живых три дня. А вы протянули целых восемь лет, охраняя доктора Лектера.
– Шесть лет. Он уже сидел, когда я поступил туда на работу.
– Как вам это удавалось, Барни? Пусть вас не удивляет мой вопрос – как вы сумели протянуть так долго? Это ведь была не одна только вежливость?
Барни посмотрел на свое отражение в столовой ложке, сперва на выпуклой стороне, потом на вогнутой. Некоторое время он раздумывал.
– У доктора Лектера были прекрасные манеры, не чопорные, а свободные и элегантные. Я тогда учился заочно, и он мне помогал, делился своими знаниями. Это вовсе не значит, что он не убил бы меня в любой момент, если бы ему представилась такая возможность – одно качество характера вовсе не исключает наличие любого другого качества. Они могут соседствовать рядом друг с другом, и хорошие, и ужасные. У Сократа про это лучше сказано. В отделении особо строгого режима об этом нельзя забывать никогда, ни на секунду. Если все время помнишь об этом, ничего с тобой не случится. Доктор Лектер, может быть, потом и пожалел, что познакомил меня с Сократом. – Для Барни, не искалеченного последствиями обязательного школьного образования, Сократ стал настоящим открытием, как открываешь для себя нового человека при личном знакомстве.
– Безопасность сама по себе, а беседы – сами по себе, совершенно отдельно, – продолжал он.