Принялись солдат обучать не стрельбе из ружей и штыковому бою, а умению ходить на парадах, четко отбивать шаг, ловко поворачиваться на каблуках.
Суворов возненавидел новые порядки и часто дурно о них отзывался.
"Русские прусских всегда бивали, чему же у них учиться?" - говорил фельдмаршал.
Однажды Павел Первый пригласил Суворова на парад. Шли на параде прославленные русские полки. Глянул Суворов и не узнал своих чудо-богатырей. Нет ни удали. Нет ни геройства. Идут солдаты, как заводные. Только стук-стук каблуками о мостовую. Только хлесть-хлесть косами по спине.
А император доволен. Стоит, говорит Суворову:
- Гляди, гляди, еще немного - и совсем не хуже немецких будут.
Скривился Суворов от этих слов, передернулся.
- Радость, ваше величество, невелика, - ответил. - Русские прусских всегда бивали. Чему же здесь радоваться?
Император смолчал. Только гневный взор метнул на фельдмаршала. Постоял молча, а затем снова к Суворову:
- Да ты смотри, смотри - косы какие! А букли, букли! Какие букли!
- "Букли"! - буркнул фельдмаршал.
Император не выдержал. Повернулся к Суворову, ткнул на до сих пор не смененную фельдмаршалом старую русскую форму, закричал:
- Заменить! Немедля! Повелеваю!
Тут-то Суворов и произнес свою знаменитую фразу:
- Пудра - не порох, букли - не пушки, коса - не тесак, а я не немец, ваше величество, а природный русак! - и уехал с парада.
Павел разгневался и отправил упрямого старика в ссылку в село Кончанское.
СУВОРОЧКА
Была у Суворова дочь - Наташа. Души не чаял Суворов в своей Наташе. В каких бы дальних походах ни был, всегда вспоминал о ней, писал частые письма, называл "душа моя", "милая голубушка", а друзьям говорил: "Смерть моя - для отечества, жизнь моя - для Наташи".
Но вот Наташа выросла, была принята при царском дворе, закрутилась на разных балах и званых приемах и совсем забыла отца.
Грустил Суворов в одиночестве. Особенно загрустил, будучи в ссылке в селе Кончанском. Редко-редко приходили сюда письма из Питера.
А тут привязалась к Суворову девочка Катя Калашникова. Ходила Катя с Суворовым в лес, навещала Мишку, суворовского коня, жившего здесь в "отставке", лазила на гору Дубиху, где среди старых дубов и елей стояла маленькая сторожка, в которой любил отдыхать и работать Суворов.
Идут фельдмаршал и Катя, ведут разговор.
- Ты старенький, - говорит Катя.
- Какой же я старенький? - возражает Суворов. - Я молод. Смотри... и прыгает, словно мальчишка, через овраг.
Катя смеется.
- Ты седенький, - говорит.
- Не сед я, а рус, - отвечает Суворов и молодецки встряхивает реденькими своими кудрями.
- У тебя морщинки на лбу.
- Какие же это морщинки? - отшучивается Суворов. - Это лихие шрамы.
- Ты не у дел, - заявляет Катя.
- Как не у дел! Вот и неправда, - уже серьезно скажет Суворов.
Возьмет девочку за руку и поведет в лесную сторожку. Переступит Катя порог - кругом книги и карты. Глянет на карты, а там планы боев и сражений. Хоть и жил Суворов в изгнании, да времени зря не тратил, готовился к новым походам.
К осени Суворов оборудовал одну из комнат кончанского дома под зимний сад. В лесу выкопали они вместе с Катей молодых сосенок, берез и елок, посадили их в кадки, установили в комнате. Потом с кончанскими мальчишками наловили синиц, снегирей и щеглов. Назвали комнату "птичьей горницей".
Любил Суворов сиживать в "птичьей горнице". Приходила сюда и Катя. Сдружились они с фельдмаршалом. Вместе следили за птицами, давали им воду и корм, чистили комнату. А потом Катя садилась поближе к Суворову, и тот принимался рассказывать ей удивительные истории и забавные сказки.
Но вот случилась беда. Заболела Катя тяжелой болезнью - оспой. Заболела и не поправилась. Осиротела "птичья горница".
Сразу же по весне Суворов выпустил птиц на волю. А сосенки, березки и елки наказал высадить рядом с Катиной могилкой. Деревца разрослись. Появилась рощица. Часто приходил сюда Суворов, молча стоял и о чем-то думал. Может, о Кате. Может, и о Наташе. А Наташа по-прежнему ездила по разным вечерам и балам и совсем перестала писать в Кончанское.
НИКОЛЕВ
В селе Кончанском Суворов находился под надзором обедневшего помещика Николева.
Доставалось Суворову от Николева. Строго соблюдал Николев режимные правила: письма вскрывал фельдмаршала, доносил о тех, кто посещал опального полководца, следил, чтобы Суворов не отлучался в соседние села.
Едва Суворов куда-нибудь собирается: "Не велено, ваше сиятельство, не велено!" - кричит Николев и задерживает лошадей.
Направится Суворов с кончанскими мальчишками в лес по грибы или ягоды, и Николев тут как тут, возьмет лукошко, идет следом: "Ну как фельдмаршал удрать собрался!"
Николев гордился своим положением.
- Служба у меня немалая, - говорил он крестьянам, - сам фельдмаршал у меня в подчинении.
- Правда. Правда твоя, - соглашались крестьяне. - Может, тебе еще и награду дадут за усердие.
При таких словах Николев широко улыбался.
- А что? - отвечал. - Может, дадут. Оно по заслугам.
И дали.
Когда Суворов был снова призван в армию, император Павел Первый стал спрашивать, есть ли какие просьбы у полководца.
- Есть, есть, ваше величество, - ответил Суворов. - Великая просьба имеется.
Говори.
- Был у меня в Кончанском надзиратель, - произнес Суворов, исправно, ваше величество, свое дело вел: письма читал, в Питер докладывал, никуда из Кончанского не выпускал. За подобное усердие достоин высочайшей награды.
Император не понял насмешки фельдмаршала и наградил Николева.
Глава третья
ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД
АЛЬПИЙСКИЕ ГОРЫ
Высоки Альпийские горы. Здесь крутые обрывы и глубокие пропасти. Здесь неприступные скалы и шумные водопады. Здесь вершины покрыты снегом и дуют суровые леденящие ветры.
Через Альпийские горы, через пропасти и стремнины вел в последний поход своих чудо-солдат Суворов.
Трудно солдатам в походе. Вьюга. Снегопад. Непогода. Путь дальний, неведанный. Горы. Холодно, голодно солдатам в пути. Идут, скользят, срываются в пропасти. Тащат тяжелые пушки, несут пообмороженных и хворых своих товарищей.