Подготавливать. Шон это хорошо умеет. Она выпрямилась и открыла глаза.
– Теперь лучше? – Он улыбался, взгляд его синих глаз выражал уверенность.
Она встала, он подал ей полотенце, затем халат.
– Одеваться не нужно, – разрешил он.
Шон любил женщин. Ему было хорошо с ними. Но больше всего ему нравилось быть с ними в постели. И на саксофоне он играл в такой чувственной манере, будто не играл, а занимался любовью. Он баюкал свой инструмент, гладил его, перебирал клавиши и дул в него, пока саксофон не взвизгивал от удовольствия. Некоторое время назад Рона заметила перемену в его отношении к себе. Он больше не играл на ней, он играл с ней. А это уже совсем другое.
– Вкусно? – спросил Шон.
– Объедение.
– Пасту я поставил в холодильник, приготовлю завтра на ужин.
Каждую пятницу Шон играл традиционный джаз в одном из клубов в центре города. В «Абсолютном джазе» всегда было темно и уютно. По пятницам там обычно было яблоку негде упасть. Программа начиналась в десять и заканчивалась не раньше двух часов утра. А потом Шон часто оставался на джем и играл до рассвета. Рона любила наблюдать за его игрой, за его искусными руками, выжимавшими потоки чувств из золотого инструмента, как в тот вечер, когда они познакомились. В клубе была организована вечеринка для полицейских, и его пригласили выступить. В перерыве он подошел к ее столику и попросил разрешения с ней поговорить. Его прямота настолько ошеломила ее, что отказать она не смогла. Кроме того, весь вечер он был объектом ее эротических фантазий. Она осталась допоздна. В конце музыканты заиграли тихий соул, и публика стала постепенно расходиться. Он уложил свою дудку в футляр, и они вышли вместе. С тех пор они не расставались.
Я не могу идти в клуб, думала она. После того, что узнала.
Насвистывая и звеня чашками, Шон засыпал свежемолотый кофе в кофеварку.
– В пятницу я ходила в Галерею, – услышала Рона свой собственный ровный голос.
Шон не отвечал. Она уж подумала, что он, наверное, не слышит. С ним это частенько случалось. Когда складывалась в голове мелодия, он, насвистывая ее, уносился в неведомые дали. Но не сейчас. Сейчас он слышал ее.
Шон, не переставая насвистывать, поставил кофейник и начал разливать кофе. Прежде чем ответить, он довел мотив до конца.
– Здесь обычные люди посещают картинные галереи. Мне это нравится. Это напоминает мне Дублин, – без тени волнения негромко проговорил он.
Он не собирался вступать в перепалку. Повисло молчание. Рона потрогала свою чашку и сказала:
– Ты ходил туда в пятницу.
– Ходил.
Неясно было, вопрос это или ответ.
– С тобой была женщина.
– Была.
Сделав глоток, он аккуратно опустил чашку на блюдце. Он все делал аккуратно. Его большие руки двигались уверенно и мягко.
– Кто она? – Рона старалась говорить безразличным тоном.
Шон пристально смотрел на нее, ловя ее взгляд.
– Одна моя знакомая. Она любит картинные галереи.
– Как я.
– Нет, – он покачал головой, – не как ты. – Он взъерошил волосы.
Я его вычислила, подумала Рона. Она ждала продолжения, но перебила его, едва он открыл рот.
– Рона…
– Ты спишь с ней?
– С ней? – Он повторил ее слова таким беспечным тоном, что они сразу как будто утеряли всякий смысл. – Сплю, не сплю – какая разница?
– Для меня большая, – разозлилась она.
Он молчал. Вдали начали бить церковные куранты. Она насчитала восемь, прежде чем последовал ответ.
– Это оттого, что ты придаешь этому слишком много значения, – невозмутимо произнес он.