Чем больше людей это увидят, тем лучше.
Изабель, глядя на живот Корделии, о чем-то спросила по-португальски. Та расплылась в улыбке, сестры обнялись. Пару минут они оживленно болтали, потом вспомнили обо мне. Изабель смутилась.
– Извини, Ник.
– Все хорошо. Я же понимаю, что вам хочется поговорить. – Я тоже улыбался. Было невозможно не заразиться их настроением. Я слегка поклонился Корделии. – Поздравляю.
– Спасибо, – откликнулась она. – Изабель уже рассказала вам, чем мы тут занимаемся? – Ее английский был неторопливым, но правильным, хотя акцент и чувствовался.
– Разве что в общих чертах. Кажется, что-то вроде приюта для бездомных детей?
– Верно. Здесь они могут поесть, поговорить, почувствовать, что где-то есть место и для них.
– Здесь же они и ночуют?
– Спальных мест у нас совсем мало – всего на несколько человек. Для тех, кто всерьез опасается за свою жизнь.
– А что им может угрожать?
– В основном полиция. Или эскадроны смерти. Это настоящие бандиты, владельцы магазинов нанимают их для того, чтобы очистить город от малолетних бродяг. Их избивают или убивают.
Голос Корделии звучал на удивление буднично.
– За что?!
– За все. В основном за воровство. Хотя и воришкой быть не обязательно. Сюда часто ходил Патрисио, мальчонка лет девяти. В прошлом месяце его убили. Задушили. Тело нашли на пляже вместе с запиской: "Я убил тебя потому, что ты не ходишь в школу и у тебя нет будущего".
У меня по спине побежали мурашки. Я изо всех сил всматривался в лицо Корделии, неужели это правда? И, честно говоря, мне очень не хотелось верить ей – я предпочел бы думать, что она преувеличивает. Но лицо ее оставалось спокойным и бесстрастным. Она просто излагала факты.
– И убийцам это сходит с рук? Почему же полиция ничего не предпримет?
– Убийцы в основном полицейские. В форме или без нее.
– А люди, обычные люди? Почему они это терпят?
– Игнорируют. Делают вид, что ничего не происходит. А нередко и одобряют: ведь улицы становятся чище.
Я поморщился.
– Не могу в это поверить.
Она пожала плечами.
– Хотите посмотреть?
Вслед за Корделией мы вошли в здание. Там было темно, чисто и прохладно, особенна: весле пыльного пекла. Мы шли по коридору, стараясь не задеть никого из детей. На стенах висели неумелые, но яркие детские рисунки. Мы вошли в класс, где ребята играли, болтали или просто сидели, уставившись в одну точку.
– Где их родители?
– Большинство вообще не знает, кто их отцы. Обычно у них дюжина братьев и сестер, спящих вповалку в одной-единственной тесной и темной комнате. Отчимы регулярно избивают их, а то и насилуют. Матери проводят дни в пьяном полузабытьи. Для этих детей жизнь на улице – не худший вариант. Они спускаются в город, чтобы клянчить милостыню или украсть что-нибудь, а с наступлением вечера либо остаются в городе, либо поднимаются сюда.
Мы перешли в другую комнату, где группа мальчишек беседовала о чем-то с учительницей. Я так и не понял, был ли это урок или просто дружеский разговор. Паренек лет двенадцати оживился при нашем появлении.
– Эй, ми-и-истер, – нараспев протянул он. – У тебя есть доллар?
Я взглянул на Корделию, которая едва заметно мотнула головой.
– Извини, нет.
– А как тебя зовут?
Мальчонка улыбался, сверкая зубами, но глаза оставались серьезными. Он внимательно изучал меня, потом его взгляд быстро метнулся по сторонам, словно в поисках какой-то неожиданной опасности. Левую ногу покрывали бесчисленные ссадины.
Мальчишка вызывающе задрал подбородок.
– Ник, – ответил я. – А тебя?
– Эуклидис. Пистолет у тебя есть, ми-и-истер?
– Нет.
– А у меня есть. – Он расхохотался. Остальные дети последовали его примеру.
Мы вышли из класса.
– Он сказал правду? – спросил я.