Она могла удержать без сознания раненого на операционном столе. Снять боль у тех, на чью долю не осталось медикаментов. Она могла и больше, но когда встал выбор — два-три полностью исцеленных человека, или десяток операций без использования обезболивающих, выбрали второе.
Дни неслись, сливаясь в сплошную серую пелену. Враг наступал быстро. Слишком быстро. И однажды чужие солдаты ворвались в операционную. Вошедший следом офицер остановился рядом с Андреем:
— Мой друг ранен. Если сделаете операцию и он выживет, останетесь в живых. Все. Иначе — начну убивать по одному.
Врач на мгновение оторвал взгляд от операционного стола:
— Закончу, и займусь вашим другом.
Выстрел. Резко запахло порохом.
— Я закончил с ним. — Лицо чужого офицера было бесстрастным. — Занимайтесь моим другом.
Солдаты небрежно скинули тело на пол, переложили с носилок своего командира. Андрей осмотрел рану.
— Я ничего не могу сделать.
Вражеский офицер склонил голову на бок:
— Ты плохо понял? С кого начать, чтобы было яснее?
— Осколочное ранение! — хирург почти кричал. — Брюшная полость, диафрагма, плевральная полость. Проникающее ранение кишечника. Можно остановить кровь, но у перитонита летальность сто процентов. Я не бог, а всего лишь врач!
Выстрел.
— Я ничего не могу сделать, — шепотом повторил Андрей.
— Я могу. — Аня шагнула вперед. Лицо сливалось с белой маской, но голос был твердым. — Я лекарь. С этим должна справиться. Андрей, поможешь. Начинаем ревизию раны, как обычно. — Она склонилась над столом.
Они работали несколько часов. Андрей со скальпелем. Аня со своим странным даром. Врач удалял мертвые ткани. Лекарь удерживал раненого в живых. Сращивал чистые разрезы, оставшиеся после скальпеля. Оставляя аккуратные швы — без единой лигатуры.
— Все.
Тонкий рубец на животе. Шов выглядел так, словно был сделан, по крайней мере, неделю назад.
— Все, — повторила Аня, тяжело опираясь на стол. Это было против всех правил асептики, но стерильность была уже не нужна, а сил не хватало.
Раненый открыл глаза, обвел помещение отсутствующим взглядом и снова опустил веки. Офицер проверил пульс. Холодно констатировал:
— Жив.
— Он будет жить, — выдохнула Аня. — Проспит неделю, может, больше. Будить не надо, когда организм восстановится, проснется сам.
— Он действительно будет жить?
— Да.
Чужак кивнул.
— Хорошо. — И добавил тем же тоном — Всех, кроме нее, расстрелять.
— Ты обещал! — закричала девушка.
— Я обещал ему, — холодный взгляд на Андрея. — Он ничего не смог сделать. Тебя никто не тронет, можешь идти куда хочешь.
Ее крик утонул в грохоте выстрелов.
3
Машина пришла рано утром. Сперва до переправы, оттуда — в штаб на другом берегу, а там и до столицы. За ночь ветер разогнал тучи, рассветное солнце открасило небо кровью. Где-то севернее шла стрельба, но сюда она пока не докатилась. Пока. Лешка стоял рядом, провожая.
— Удачи, Анечка. Пожалуйста, останься жива.
Я промолчала. Что проку в том, что тело еще ходит и говорит. Душа умерла в тот день, когда…
Лешка, кажется, хотел сказать что-то еще — и упал, зажимая рукой рану на шее. Я рухнула рядом, торопливо оглядываясь. Без толку. Еще один выстрел — водитель вывалился из машины, замер на земле в нелепой позе.
Снайпер!
Из дома уже выбежали солдаты, в несколько рук затащили командира под защиту стен. Я вскочила, выхватила из машины аптечку, метнулась следом. Пуля щелкнула о кирпич в паре сантиметров от головы. Повезло.
Лешка лежал на полу, кто-то суетился рядом, пытался зажать рану. Тщетно. Ярко-алая кровь лилась потоком, пропитывала гимнастерку. Я оттолкнула помощников, на ходу доставая из аптечки жгут.
— С ума сошла? — заорали на меня. — Кто ж на шею…
Я мельком глянула на умника — тот заткнулся на полуслове.