Наглая скотина, беззлобно сказал курляндец, провожая свирепым взглядом удирающего к двери Шепелёва и снова потянулся к кровати за зеркалом.
Оркестр гремел, сиял начищенными трубами, по танцевальному залу, кружась, носились пары. Подтянутый Овсов кружил какою-то молодую даму в жемчужном муслине, стремительный Корф, увлекая девушку в зеленоватой тафте, проносился мимо замерших в восторге баклажек, каждый из которых жадно провожал пару взглядом, не в силах оторвать его от лихого гардемарина и покатых открытых плеч девушки. Кто она была такая? Никто не знал. Да и какая разница кадеты восхищались не столько внешностью девушки, сколько молодцеватостью своего любимца Корф был самым уважаемым из гардемарин.
Шепелёв по-прежнему путался в танцевальных па и, покружив какую-то девчонку несколько кругов, с поклоном извинился. Сожалеть было особо не о чем девочка двигалась не ловчее Грегори, но всё равно, похоже, обиделась надула губы и больше в его сторону не смотрела, тем более, что к ней через какую-то минуту подбежал какой-то лопоухий баклажка и снова пригласил. Кавалеров на этом балу было раза в два больше, чем дам, и никто не остался обделённым.
Грегори в ответ на обиженный взгляд даже не оглянулся.
Всё понятно. Наверняка у этой барышни первый бал, как и у него же обиделась. Ладно, что ж дело житейское.
Мало того, что она ни разу не заметила, что он постоянно наступал её на ноги, так у него от этой собственной неловкости просто щёки и уши огнём горели. Да и откуда ей было знать, что ему вдруг ни с того, ни с сего вспомнился Новотроицк. И Маруська она конечно, в отличие от этой барышни, танцевать такое не умела совсем, но хоть убей помнилась. Золотистая коса через
плечо толщиной в его руку и синий взгляд вполоборота и всё! И начали заплетаться ноги, а лёгкие шагреневые туфельки, шитые серебром, таки норовят оказаться под носками его штиблет. А голова как в тумане.
Тут не хочешь, а извинишься и отступишься.
Грегори остановился у стенки, переводя дыхание, чуть мотнул головой. Глупо подумалось была б на голове сейчас фуражка, покатилась бы по вощёному паркету.
Ни Власа, ни Невзоровича поблизости не было. Грегори поискал друзей взглядом, но не нашёл должно быть, всё-таки танцевали где-то за спинами кружащихся пар. Ну да, ничего удивительного, танец у них и на занятиях всегда выходил лучше, чем у Шепелёва.
Оркестр доиграл мазурку и умолк. Капельмейстер неторопливо (музыканты переводили дух, пока он возился) перелистывал партитуру, отыскивая следующую мелодию. Пары рассыпались, перемешались, люди хлынули в стороны, растекаясь вдоль стен. Друзья рядом так и не возникли.
Да и пусть их, подумал Грегори с усмешкой.
Зато совсем рядом с ним прошёл Овсов, провожая свою даму. Петух расфуфыренный, с досадой подумал Шепелёв, против воли провожая даму Овсова взглядом. Невысокая, стройная, с распущенными по плечам белокурыми волосами и лентой, охватывающей голову на новомодный греческий манер, точёный обвод лица, тонкий нос с едва заметной горбинкой, светлая кожа с лёгким оливковым оттенком. На вид едва лет двадцать.
Овсов рядом с ней действительно смотрелся, словно бенгальский петух перед белой курочкой, только что не приплясывал и не обходил её то с одной стороны, то с другой.
Интересно, кто такова? полуравнодушно подумал Грегори.
И почти тут же услышал разговор за спиной.
Мдаа, протянул первый голос, и Грегори, не оборачиваясь (и сразу понял, что оборачиваться, а значит, выказывать, что ты что-то услышал не сто́ит), узнал Ширинского-Шихматова. Князь говорил негромко, видимо, рассчитывая, что воспитанники стоят слишком далеко от него, и никто из них не расслышит его слов. Расчёт был правильный никто и не слышал в общем гомоне танцевального зала.
Никто, кроме Шепелёва должно быть, Грегори стоял ближе, чем рассчитывал князь.
И как мы докатились до такого? в голосе Ширинского-Шихматова послышалась явственная, хотя и тщательно скрываемая горечь.
О чём вы, Сергей Александрович? удивлённо спросил другой голос, значительно моложе. Деливрон, без труда узнал Грегори. Теперь оборачиваться, даже если бы и хотел, было поздно оба офицера тут же подумают, что он нарочно подслушивает.
Об этой особе, брезгливо ответил князь. Той, что танцевала сейчас с Овсовым
Но кто она? по-прежнему удивлённо спросил Деливрон. Отменно хороша
Генеральша фон Шпильце, процедил Ширинский-Шихматов так, словно ему неприятно было говорить об этом. Может и было.
Такая молодая и уже генеральша? удивился Деливрон ещё сильнее. Ей двадцать-то лет есть?
Вот то-то и оно, вздохнул князь. И заметьте, Карл Францевич, никто и никогда не видел самого генерала фон Шпильце. Никто и никогда. Зато её знает весь свет и полусвет
А как её зовут? было похоже, что Деливрон заинтересовался.
Амалия Потаповна.
Comment, excusez-moi?[1]
Именно так, как вы и расслышали, по голосу князя можно было понять, что он всё-таки оттаял и улыбается. Амалия Потаповна. Удивительное сочетание, не правда ли, Карл Францевич?
Но я не понимаю
Моей неприязни? понятливо подхватил Ширинский-Шихматов. Она тёмная личность, и я вижу это так же ясно, как белый день. Тёмная во всех смыслах. Порочная. И злая Мне, наверное, трудно сейчас было бы объяснить, я пока не нашёл достаточно правильных слов, чтобы описать свои ощущения о, это конечно, только ощущения, никак не факты!..