А ты не думаешь, что все эти бедолаги предпочли бы смерть? вспыхнул Дарующий. Свою в обмен на твою, проклятая тварь?
Сильно сомневаюсь. Люди будут цепляться даже за самую убогую жизненку. Я вас знаю. К тому же, не собираюсь убивать их. Убежище почти готово через две ночи отпущу остальных. Оставлю двух-трех мужчин покрепче для своих нужд.
Если будет, кого отпускать, пробурчал Дядька.
Как повезет, хмыкнула женщина. Повторюсь: не вам торговаться. Уносите ноги, пока не передумала.
Воткнуть бы ей нож под ребра, а потом бросить в костер, как поступали со всеми демонами, но друг она и впрямь способна убить разом всех пленных? Выражение ее лица говорило, что так и случится. Значит, договор?
Мы оставим тебя в живых. Ты не станешь петь и позволишь нам перейти реку. Людей отпустишь через два дня.
Мое слово вам порукой. Моя кровь заверение.
Она подхватила обломок стрелы и наконечником прочертила через лоб глубокую рану. Кровь потекла по щекам, но женщина лишь улыбалась. Вытерев лицо ладонью, протянула ее Ильгару.
Ну же, Человек-С-Печатью, смелее!
Они пожали руки.
Было слышно, как ругается Дарующий. Его трясло от гнева, презрения и собственного бессилия.
Теперь можете идти, черноволосая откинулась на ложе.
Последним из Убежища выходил Ильгар.
Постой, Человек-С-Печатью. Мне нужно кое-что тебе сказать.
Слушаю.
Мне плевать, что несет вас на другую сторону реки. Мне плевать, что будет с вами там, за лесами и Нарью. Но ты мне интересен. Из-за Печати. Она опасна, человек. И делает тебя уязвимым. Будь осторожен с теми, кто старше людей. Ты для них как светлячок в беспросветном мраке. Но светлячок с осиным жалом, так что пощады не жди. Буду рада увидеть тебя снова.
Ты зло?
Часть того, что многие привыкли называть злом. Но у зла много лиц, не все из них по нраву смертным. Не я заронила крупицу тьмы в себя, не я. И во мне есть свет.
Ильгар кивнул и вышел вон.
Пока Партлин и Тафель искали более-менее пригодный склон для спуска мулов и телеги он держался у входа в берлогу, не снимая ладони с рукояти кинжала. Мало ли. Задумчивый взгляд обращался то к краешку солнца, то к узкой полоске противоположного берега.
На темном небосводе вспыхнула
первая звезда, закатная охра быстро теряла краски.
Десятник продолжал мелко дрожать, словно только что выбрался из проруби и мокрым стоял на пути зимнего ветра.
От вопросов болела голова.
Что за тварь? Откуда у нее такая мощь? Как почувствовала, что он заклейменный? Почему не убила сразу, ведь понятно просто не захотела! На эти вопросы ответить могли разве что эйтары или Сеятель. Но даже до последнего добраться проще, чем вытрясти из следопытов разъяснения.
Ма! детский крик неприятно резанул по ушам. Ма-а-а!
Дан стоял на коленях рядом со скорчившимся телом. Мальчишка разгонял руками рои мух, толкал и тряс обнаженную женщину.
Ильгар сжал зубы. Покосился на черный вход в глиняную хижину. Нож так и просился в руку. Дан, тем временем, взял у подоспевших жрецов бурдюк с вином. Принялся поить мать.
В это невозможно было поверить, но женщина слабо отвечала на заботу. Ее плечи дрожали, пальцы судорожно сжимались и разжимались, тело выгибалось, как от страшных судорог
Тихий мелодичный свист наполнил воздух, подстегивая названных гостей убраться прочь. Ильгар сам не помнил, как оказался рядом с мальчишкой.
Отойди.
Подхватил несчастную на руки, быстро понес к телеге. Следом за ним спешил Дан. Тагль уже настелила плащей поверх мешков с крупами.
Аккуратнее! Она едва жива.
Жрица заботливо укрыла спасенную одеялом, подожгла пучок лечебных трав. Запахло камфарой, хвоей и еще чем-то терпко-сладким.
Десятник всмотрелся в лицо матери Дана.
Изможденное и обсыпанное веснушками, но с правильными, тонкими чертами. Наверное, красивой женщиной была, но близкая смерть наложила отпечаток. Потрескавшиеся губы мелко дрожали, вместо слов из горла вылетало бессвязное бормотание, щеки и лоб обожгло солнце.
Телега с плеском преодолевала брод, небо сверкало звездным серебром.
До Ильгара долетел смех.
Черноволосая стояла в густой тени, падающей от убежища, держа в руке свирель.
И во мне есть свет, Человек-С-Печатью!
Черноволосая сдержала слово.
Утро застало странников не выспавшимися, мрачными, зато в своем уме. Это обнадеживало, хотелось верить, что жители Оврага все-таки вернутся домой.
Три дня они пробирались по разъезженной тропе, останавливаясь затемно и выставляя в караулы по четыре человека.
Колея, поросшая молодым кустарником, тянулась между рядами дубов и вязов бесконечно долго. Иногда спускалась в низины, дважды забирала круто вверх. Земля очистилась от глины, стала жирной и мягкой, кое-где на поверхности проступали широкие лужи. Телега застревала в них, но воины легко освобождали ее из вязкого плена.
Мать Дана металась в бреду, подолгу лежала без сознания, а когда приходила в себя, бормотала нечто бессвязное.
Ильгара поражало, что женщина все еще жива. Она была истощенной и слабой. Тагль проводила рядом дни и ночи, но все ее припарки, травы и лечебные дымы не помогали, хотя жрецы Армии славились врачеванием. Десятник уповал лишь на то, что эйатры, когда догонят отряд, поделятся запасами своих чудодейственных трав.