по служебной лестнице в индийском военно-морском флоте, дослужившись до адмиралтейства, звание, о котором никогда не говорили в семье Чоудхури, но которое теперь могло оказаться полезным, поскольку Сэнди изо всех сил пытался разыграть внутреннюю карту, которая обеспечила бы освобождение майора Митчелла. То есть, если его мать согласится.
Я не понимаю, Сандип, сказала она. Разве у нашего правительства нет контактов в индийском правительстве? Разве это не то, что решается по официальным каналам?
Чоудхури объяснил своей матери, что да, такие вещи обычно решаются по официальным каналам, и что да, у их правительства действительно было много контактов внутри индийского правительства и военных, включая определенные разведывательные ресурсы, о которых Чоудхури не упоминал. Однако, несмотря на эти огромные ресурсы, часто ключом к разрубанию гордиева узла дипломатии были личные связи, семейные связи.
Этот человек больше не является моей семьей, огрызнулась она на него.
Мама, как ты думаешь, почему они выбрали меня, Сандипа Чоудхури , чтобы приехать сюда? Это задание можно было бы дать множеству других людей. Они дали его мне, потому что наша семья родом отсюда .
Что бы сказал на это твой отец? Ты американец. Они должны послать тебя, потому что ты лучше всех подходишь для этой работы, а не изза того, кто твои родители
Мам, сказал он, обрывая ее. Он позволил линии на мгновение замолчать. Мне нужна твоя помощь.
Хорошо, сказала она. У тебя есть ручка?
Он так и сделал.
Она наизусть продекламировала номер телефона своего брата.
Самолет приземлился в темноте, и он предположил, что этот выбор был сделан намеренно. Затем его увезли из аэропорта в панельном фургоне с затемненными окнами. Никто ничего не сказал ему до поздней ночи, когда он готовился ко сну в застеленной ковром комнате, куда его поместили, больше похожей на тусклый гостиничный номер, чем на камеру, и более приятной, чем все, что Ведж видел за последние недели. Тем не менее, никто не сказал ему, куда его доставили. Все, что они сказали ему, это то, что завтра его посетит представитель Красного Креста. В ту ночь, взволнованный этой перспективой, он почти не спал. Образ привлекательной медсестры, похожей на ту, что развлекала солдат в USO tours в другую эпоху, неотступно приходил на ум. Он мог видеть ее необыкновенно красивое лицо, ее белую униформу, чулки, шапочку с маленьким красным крестом. Он знал, что в наши дни женщины из Красного Креста выглядят иначе, но ничего не мог с собой поделать. Его комната была пуста, хотя он предполагал, что за дверью стоит охранник, и в пустоте этой комнаты его воображение становилось все более обширным, когда он фантазировал об этой встрече, своем первом контакте с внешним миром почти за два месяца. Он видел, как ее накрашенные губы складываются в обнадеживающие слова: "Я отвезу тебя домой".
Когда на следующее утро его дверь открылась и появился худощавый индеец, его разочарование было велико.
Теперь он был гражданским лицом, и хотя прошло всего несколько недель, разрыв казался постоянным не переломом, а ампутацией. Была ли эта ампутация обратимой, Фаршад вскоре выяснит. Он стоял в очереди, которая тянулась по коридору на третьем этаже этого огромного административного здания. Он был, как он догадался, самым старым человеком в очереди на несколько десятилетий. Он чувствовал, как остальные украдкой поглядывают на этого человека со всеми шрамами и тремя пальцами на правой руке.
Менее чем через час его вывели из очереди и повели вверх по лестнице в кабинет на четвертом этаже. Теперь жди здесь, сказал капрал, который разговаривал с Фаршадом так, как будто тот был выше его по званию. Капрал вошел в кабинет только для того, чтобы появиться мгновением позже и помахать Фаршаду, чтобы тот заходил.
Это был просторный угловой кабинет. За большим дубовым письменным столом висела пара скрещенных флагов: первый был флагом Исламской Республики, а второй флагом армии. Человек в форме, полковник административной службы, подошел к Фаршаду с протянутой рукой. Ладонь у него была гладкая, а мундир столько раз накрахмаляли и гладили, что он сиял металлической патиной. Полковник попросил старого бригадира, героя Голанских высот, кавалера ордена Отца, присесть и выпить с ним чаю. Капрал поставил стаканы сначала перед Фаршадом, а затем перед полковником.
Для меня большая честь видеть вас здесь, сказал полковник между глотками чая.
Фаршад пожал плечами. Подобострастный обмен любезностями не был целью его визита. Не желая показаться невежливым, он пробормотал: У вас хороший офис.
Я уверен, что тебе понравилось больше.
Я был полевым командиром, ответил Фаршад, качая головой. Я не могу припомнить, чтобы у меня когда-нибудь действительно был офис. Затем он сделал еще один глоток чая, одним глотком допил свой стакан и громко поставил его на поднос, как бы показывая, что любезности закончились и Фаршад хочет перейти к делу.
Полковник достал из ящика стола конверт из плотной бумаги и подвинул его к столу. Это прибыло вчера поздно вечером из Тегерана с курьером. Мне сказали, что если вы появитесь здесь, чтобы вручить его лично вам Фаршад вскрыл конверт: в нем был единственный документ, напечатанный на толстом листе бумаги, испещренный каллиграфическими надписями, печатями и подписями.