- Мама, правда, что папе скоро дадут орден? - спросила тогда Настенька.
- Кто об этом тебе сказал?
- Во дворе. Всех, кто строил метро, наградят орденами, и вручать их будет сам Сталин.
- Глупости, Настя. Если всем давать награды, то никаких медалей не хватит, метро же строили тысячи людей.
- Но папа-то лучший, он точно получит!
- Наверное...
- Конечно лучший, не зря же его начальником участка сделали!
Вскоре Яна Петерсена действительно представили к ордену Ленина, и они пошли в Дом Союзов. Нина еще раз вспомнила, как это было, и вздохнула - прошлого уже не вернешь, слишком все изменилось, в том числе и она сама.
На бульваре почти никого не было. Редкие прохожие жались к стенам, а немецкие машины пролетали мимо, не останавливаясь. Бульварные дорожки давно не расчищали, потому приходилось идти по узкой тропинке, протоптанной в сугробах. Ноги скоро промокли, и стылая сырость начала заползать под легкое пальто (Нина, разумеется, была одета в штатское).
Она дошла почти до самого конца бульвара, до Никитской площади. Внезапно к ней подошла молодая женщина, как-то вдруг появившаяся из-за памятника Тимирязеву. Нина тут же узнала уборщицу из Дома Союзов. "Идите за мной и не отставайте", - приказала она и зашагала в сторону Никитской улицы. Нина поспешила следом.
Прошли через несколько дворов - проводница явно проверялась. Нина подумала, что правильно отказалась от наружного наблюдения - "хвост" сразу бы заметили. Наконец они очутились в каком-то проходном дворе, где их уже ждал фургон с надписью "Хлеб". "Полезайте в кузов", - приказала проводница. Нина с трудом открыла железную створку и заглянула внутрь - ничего не видно, темно. Ей подали руку и усадили на какие-то ящики. Незнакомый мужчина быстро захлопнул дверь и постучал по кабине, фургон тут же тронулся.
- Ну, здравствуй, Нина, - прозвучал из глубины кузова знакомый голос.
- Ян? Боже мой, ты! А где Настя?
- Увидишь, немного позже. А теперь давай поговорим, мы давно не виделись, думаю, нам есть, что рассказать друг другу.
- Хорошо, только... - Нина оглянулась
на подпольщика, сидевшего у двери.
- Это Леонид, - представил того Ян Петерсен, - он в курсе дела, можешь говорить открыто. Итак, первый вопрос: почему ты согласилась на встречу?
- Я хочу увидеть дочь.
- Прости за банальность, но я тебе не верю. Если бы хотела, давно бы нашла нас.
- Я искала, когда немецкие войска только вошли в город. На прежней квартире вас уже не было, и соседи ничего не знали. Я думала, что вы уехали в эвакуацию...
- Хорошо, допустим. Тогда второй вопрос. Почему ты пошла работать в абвер? Заметь, я не спрашиваю, почему ты бросила нас с дочерью - в конце концов, это твое личное дело, но почему ты согласилась служить в немецкой разведке?
- Ян, ты ничего не знаешь - у меня просто не было выбора. Отец настоял, чтобы я осталась в Германии, он был очень болен, я не могла его бросить. Я надеялась, что со временем вы с Настей приедете в Берлин и мы сможем жить все вместе. Отец занимал солидный пост в министерстве транспорта, у него были хорошие связи... Он бы мог устроить тебя на хорошую работу, а Настя пошла бы в гимназию. Но вскоре папа умер, и я оказалась одна в чужом городе, в чужой стране, без профессии, без знакомых, почти без денег... И пути назад уже не было: в тридцать седьмом у вас... то есть у нас, в России... начались аресты. Берлинские газеты ежедневно писали ужасы про массовые расстрелы, и я поняла, что, если вернусь в Советский Союз, попаду на Лубянку. А вслед за мной - и вы с Настей. Пойми, Ян, я испугалась не за себя - за тебя и дочь. Тут мне и сделали предложение остаться и пойти в абвер. Что было делать, чем зарабатывать на жизнь? Идти на панель или в содержанки? К тому же в случае отказа я попала бы в число неблагонадежных лиц, а это грозило лагерем... Пришлось соглашаться.
- Тебя завербовал полковник Остерман?
- Да, он лично занимался подготовкой русских агентов.
- Расскажи мне про свои отношения с ним.
- Хочешь знать, спала ли я с Карлом? Да, спала, это было одним из стандартных условий вербовки, так сказать, личная проверка на лояльность. А больше ничего между нами не было - я имею в виду никаких чувств, никаких эмоций. Просто служебные отношения...
- С каких это пор постель стала просто служебными отношениями?
- Не прикидывайся наивным, Ян, ты прекрасно знаешь, о чем я. Постель - это обычная практика и у нас, и у вас. Хотя иногда и не лишенная некоторой приятности...
Нина скорее угадала, чем увидела, как напряглось лицо ее бывшего мужа, как заходили желваки по его скулам.
- Перестань, Ян, - успокоила она его, - по-настоящему я тебе никогда не изменяла. Можешь считать, что Остерман силой заставил меня переспать с ним. В конце концов, я не спрашиваю, как ты провел эти шесть лет! Наверняка у тебя тоже были женщины, ведь так?
- Для меня были важны только две женщины в мире - моя дочь и моя мать, - сухо ответил Петерсен.
- Хорошо, Ян, я признаю свою вину, но того, что было, уже не вернешь, глупо жить прошлым. Когда я смогу увидеть Настю?