Глава седьмая
Неплохо, подумал Иван, осмотрев экстерьер дома, неплохо живут художники в России, сколько ж в этом доме квартиры-то стоят? Может, зря я кисти и краски забросил?
Он набрал номер Машкиной квартиры на домофоне.
Кто там? спросил уже знакомый бодрый, резкий голос.
Иван, мы с вами договаривались.
Да, проходите.
С некоторых пор Иван стал бояться встречаться со своими ровесниками, с людьми из своего детства и юности. Со многими время обошлось уж слишком безжалостно изменило их до неузнаваемости. В памяти сохранился портрет тонкой девочки с сияющими глазами, а сейчас перед тобой расплывшаяся матрона в уродливом платье, с неопрятными волосами, морщинами и померкшим взглядом. Глядя на них, Иван чувствовал себя старым. Хотя, когда он смотрел на себя в зеркало, видел еще молодого холеного мужчину с гладким лицом. Он давно перестал надеяться только на природу и пользовался косметикой. С Машкой Иван тоже боялся встречаться. А вдруг она тоже тоже постарела. Увидеть свою постаревшую первую любовь лучше этого не делать. Пусть та девочка останется в памяти девочкой. Путь и ты сам останешься в ее памяти смешным, неуклюжим мальчишкой. Иван остановился перед темно-коричневой металлической дверью. У Ивана была точно такая же. Нажал на звонок. Дверь сразу открылась. Перед Иваном стояла высокая женщина неопределенного возраста. Стройная, со светлыми длинными волосами, собранными в хвост. Как ни странно, лицо у нее было девичье, даже детское, лишь тонкие морщинки вокруг глаз и взгляд много пережившего человека выдавали ее возраст. Она была в джинсах и каком-то пестром балахоне. Пальцы на руках унизаны крупными серебряными перстнями. Машка была по-прежнему чертовски красива.
Ну что вы застыли, заходите. Скомандовала она.
Квартира, судя по всему, была большая, давно не ремонтированная, но вполне артистичная: увешанная картинами и фотографиями, уставленная рухлядью, которая уже в очень скором времени вполне может стать антиквариатом. Было ощущение, что предметы мебели на протяжении многих десятилетий покупали представители разных поколений одной семьи. Это была явно квартира с историей.
Машка провела Ивана через прихожую и узкий коридор в дальнюю комнату, которая, очевидно, служила ей мастерской. По дороге Иван успел украдкой заглянуть в гостиную, в спальню, еще в одну спальню, похоже, принадлежащую ребенку. Машкино жилище напоминало неуловимо их общий родной городок: прекрасное, но несколько запущенное.
Вот, выбирайте, Машка указала на ряд полотен на подрамниках, прислоненных к стене, и закурила как-то нервно, здесь все, что на продажу. Остальное в салоне. Знаете, я такая дурочка, каждый раз, когда приходит потенциальный покупатель, я, конечно, хочу, чтобы он что-нибудь купил. Мне ведь деньги нужны, и если вещь берут, значит, она нравится, это ведь как бы признание твоего мастерства и таланта. Но ведь так жалко отдавать,
вы не представляете! Это же все будто мои дети. Почему я все это вам говорю? Мне ваше лицо кажется знакомым. Будто родное какое-то. Будто из детства. Мы не встречались? Ой, извините. Опять глупости говорю. Целый день сидишь дома одна, общаешься только с красками, начинаешь с ума потихоньку сходить, а потом набрасываешься с разговорами на первого встречного. Нравится вам что-нибудь?
Да, очень. Иван вежливо улыбнулся.
Вот и улыбка мне ваша кажется знакомой. Ладно, ладно, умолкаю. Не буду вам мешать. Рассматривайте. Выбирайте. Маша повернулась к окну.
У Машки определенно был талант. Впрочем, это тогда еще, сто лет назад было понятно. Они оба, Иван да Марья, были гордостью своей художественной школы. Преподаватели в один голос прочили им славу великих живописцев, при условии, конечно, что они не зароют свои способности в землю. Учителям так хотелось, чтобы хоть кто-то из их учеников стал знаменитым художником. До сих пор этого не случалось. На Ивана да Марью была вся надежда. Иван вот сплоховал, а Машке, похоже, в некоторой степени все же удалось потешить честолюбие своих наставников.
Вот эта. Иван показал на холст жемчужно-серой, переливчатой палитры, решительно расчерченный черными ветками, на которых пронзительно краснели гроздья рябины.
Маша отвернулась от окна, подошла к Ивану, взглянула на полотно.
Странно, протянула она. Несколько лет уже не могу продать эту картину. Вы первый, кому она понравилась. Все говорят, что она слишком простенькая, архаичная какая-то, провинциальная и написана совсем не в моей манере. Я уж думаю, ладно, оставлю себе. Уже собралась снести ее в багетную мастерскую да в гостиной повесить. Знаете, я ее написала, когда гостила в своем родном городе у родителей. Это рябина перед моим окном. Берете?
Да.
Три тысячи евро.
Сколько? удивился Иван.
Три тысячи евро. Повторила Маша твердо. Дешевле не отдам. Она стоит столько. Даже больше. Не хотите не берите. В салоне мои картины продаются намного дороже. Галеристам ведь тоже нужно зарабатывать.
У меня нет с собой столько наличных, произнес Иван смущенно.
А вы вообще собирались что-нибудь покупать? Маша с подозрением посмотрела на своего гостя. Как, говорите, вас зовут? Иван? А фамилия?