Не все ли равно, здесь или в другом месте?
Разве для вас не имеет значения окружающее?
Думаю, что имело бы, если бы я творила сама, но теперь это все равно.
Пишете ли вы когда-либо я хочу сказать что-нибудь свое?
Иногда.
В каком роде?
На минуту она заколебалась, а затем сказала, как бы жалея о том, что говорит правду.
Я веду дневник.
Я не мог удержаться от быстрого ответа:
О! Хотел бы я видеть его гм я сам тоже веду дневник.
Она молчала. Я снова стал нервничать.
Записываете ли вы впечатления, произведенные на вас людьми и вещами?
Я полагаю, что так.
Почему люди ведут дневники? Мне хотелось бы знать, что она ответит.
В том случае, когда они одиноки.
Да, это так. Значит, вы одиноки.
Снова она дала мне понять, что с моей стороны было бестактно задавать вопросы личного свойства. Мне это показалось несправедливым, ведь если сказать правду, она должна была бы признать, что ее слова были вызовом.
Вы объясняете мне, почему ведутся дневники, а когда я делаю соответствующий вывод, вы осаживаете меня. Мисс Шарп, вы несправедливы.
Будет лучше заняться делом, только и ответила она. Будьте добры, начинайте диктовать.
Я был совершенно раздосадован.
Нет, не стану! Если вы признаете, что, как я только что сказал, вы одиноки, то и я сегодня утром ужасающе одинок и хочу поговорить с вами. Не видел ли я вас в прошлую среду у герцогини де Курвиль-Отевинь?
Возможно.
У меня в буквальном смысле слова не хватало смелости спросить ее, что она там делала. Как бы то ни было, она продолжала
Есть все еще много раненых, нуждающихся в бинтах.
Вот что! Конечно она принесла бинты.
Герцогиня великолепнейшая женщина, она была подругой моей матери.
Мисс Шарп внезапно потупилась ее голова была повернута к окну.
Во Франции много прекрасных женщин, только вы их не видите. Бедные, прямо чудесны они теряют родных и близких и не жалуются, говоря только, что «это война».
Есть ли у вас родные на фронте?
Да.
Было слишком глупо так вытягивать из нее сведения, и я оставил это, но тут меня стало преследовать желание узнать, кем были эти родные. Если у нее есть отец, так ему по меньшей мере, пятьдесят и он должен быть в английской армии. Тогда почему она выглядит такой бедной? Это не может быть брат, ее брату только тринадцать может ли кузен считаться близкой родней? или не может ли она иметь жениха.
Мне стало нехорошо на душе от внезапной мысли об этом. Но нет, на ее безымянном пальце нет кольца, я снова успокоился.
Я чувствую, что вы могли бы сказать сто тысяч разных интересных вещей, если только захотели бы разговаривать, выпалил, наконец, я.
Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а для того, чтобы переписывать вашу работу.
Разве это создает непреодолимую преграду? Вы не хотите по-дружески отнестись ко мне.
В этот момент в комнату вошел Буртон и, пока он был тут, она, не отвечая мне, выскользнула из комнаты. Буртон устроил ее в соседней с моей комнате, чтобы меня не беспокоил стук машинки.
Мисс Шарп должна завтракать со мной, сказал я.
Буртон кашлянул, отвечая:
Очень хорошо, сэр Николай.
Это значит, что он не одобрял распоряжения. Почему? Право, эти старые слуги невыносимы.
Вошли допотопные лакеи, чтобы накрыть стол, и я приказал подать персики и виноград и наилучшее Шабли я чувствовал возбуждение от того, что, благодаря моим маневрам, мисс Шарп должна
была завтракать со мной.
Когда все было готово она, как всегда, невозмутимо спокойная, вошла и заняла свое место, под прямым углом от меня.
Сегодня ее руки не так уж красны, мне понравились их движения, когда мы принялись за еду у нее тонкие кисти и она делает все так изящно.
Она не поклевывала свою пищу, как иногда делают небольшие люди, и чувствовала себя вполне в своей тарелке, зато я нервничал.
Не снимете ли вы свои очки, предложил я, но она отклонила это.
К чему? Я вижу и сквозь них.
Это обескуражило меня.
Лакей осторожно налил Шабли. Она взяла вино, не делая замечаний, но на минуту вокруг ее рта образовалась презрительная складка. О чем она думала? Невозможно было сказать, не видя ее глаз, но, несомненно, с вином была связана какая-то циничная мысль. Судя по направленно ее головы, она могла читать этикетку на бутылке. Знала ли она, сколько вино стоило и не одобрила меня за это в военное время, или что?
Вслед за этим, мы заговорили о французской политике, то есть, она разумно отвечала на все, что говорил я, а затем немедленно же оставляла эту тему. Ничто не могло быть более раздражающим, так как я знал, что это было преднамеренно, а не происходило потому, что она была глупа или не могла поддерживать наиболее глубокий разговор. Казалось, что она очень хорошо знакома с военный положением. Затем я начал говорить о французской литературе и к концу еды мне удалось вытянуть достаточно ответов на мои вопросы, чтобы узнать что она культурнейшее существо. О! каким бы она была компаньоном, если бы я только мог сломать этот отвратительный барьер ее сдержанности!
Она съела персик надеюсь он ей понравился, но отказалась от предложенной мною папироски.
Я не курю.
О, мне очень жаль, что я не знал, и я отложил в сторону мою.