Услышав за ужином, что отец собрался в ближайшие дни ехать в гости к другу в Вилючинск, я понял, что настала пора проявить отснятую плёнку и напечатать фотографии. Только вот чует моя жопа, просто не будет. Особенно ей. Она-то ещё от предыдущего наказания не отошла, а тут Стоит родителям увидеть самые шедевральные из отснятых фото попе не поздоровится. И, даже если отец каким-то чудом всё спустит на тормозах, то вот мама от мамы мне достанется вдвойне. Или втройне. И тут даже дедушка с бабушкой меня не защитят. Скорее сами добавят. Вряд ли кто-то мне поверит, что во все опасные места вроде стрелы портового крана или трубы ТЭЦ я лазал со страховкой. А даже если и поверят от вымещения праведного возмущения на моей заднице это не поможет. Но пофигу, фотки того стоят. Знакомства, что шли вместе с ними и подавно. А красную жопу я как-нибудь перетерплю.
В субботу мы с папой заперлись в ванной комнате и приступили к священнодейству. Реактивы, баночки, колбочки, красный свет и куча катушек, постепенно превращающихся в негативы, некоторые из которых в последствии удостоились переноса на бумагу. Отпечатал отдельно для деда фото с крана тридцать на сорок большего размера бумаги у нас не оказалось. В кадре была запечатлена палуба судна (вид сверху), уставленная контейнерами в три яруса, часть из которых уже отсутствовала по причине выгрузки. Слева виден пирс, справа море. Снизу, на короткой стороне, край стрелы. Вверх уходили контейнеры. Специально для этого выбрал правый кран суда всегда ставят к пирсу правым бортом, и этот кран разгружает нос судна. Этим приёмом получилось явно указать «верх» фотографии. А то, что она вертикальная, добавляло ей какой-то нереальной воздушности. Если смотреть издали, складывается ощущение, словно смотришь не сверху на судно, а снизу на небоскрёб. Даже поднятый над палубой контейнер казался элементом строения или каким-то футуристическим механизмом. Всё из-за того, что фото чёрно-белое, и при печати я его ещё и высветлил слегка. С цветным бы подобного не получилось, осталось бы просто хорошим фото разгрузки судна. Фотка в итоге поселилась в его кабинете, на стене между дверью и окном. Лично видел, как люди пару раз залипали в неё.
Батя, кстати, при печати не сразу понял, что запечатлено на слайде, и ругался, наблюдая за тем, как я «порчу огромный лист бумаги». Потом, когда до него дошло, что и с какого ракурса там снято, ругался ещё сильнее. Правда, не отвлекаясь при этом от печати остальных фоток. Хоть аппаратом управлял и я, но отец занимался проявлением и закреплением на бумаге. С химическими реактивами мне он работу не доверял, в отличие от света. Впрочем, я был не против, ибо самое главное в этой части процесса именно работа со светом. Химия, конечно, тоже важна, но это техника, в ней творческого ничего и нет. А вот свет рисует
Дальнейший процесс печати ещё больше подогревал отцовские эмоции. Выловленные-таки мной врачи-с-чемоданчиком сменялись детскими-ногами-на-трубе, вулкан-из-кабины-вертолёта шёл следом за девочкой-пинающей-снеговика, а закончилось всё Константином Фёдоровичем и женщиной-с-вазой. Единственное, что меня спасало от того, чтобы получить ремня прямо в импровизированной лаборатории сам процесс фотопечати, который нельзя прерывать. Ибо реактивы скиснут, а они денег стоят. Особенно для цветных фоток. Но взгляды родитель кидал многообещающие. Впрочем, иного я и не ожидал.
То, что поездка в Вилючинск была назначена на следующий день после печати фоток, оказалось как нельзя кстати вряд ли у меня в ближайшее время теперь получится выбраться в столь далёкое путешествие. А так я сразу смогу отдать фотки Майке и уже после этого с честью принять наказание.
Упросить отца взять меня с собой оказалось не так сложно, как мне думалось. Он, конечно, не был в восторге от необходимости приглядывать за малолетним мной в процессе перемещения в соседний город рейсовым автобусом, но Достаточно было намекнуть на то, что в ином случае мне придётся добираться самому, как батя решился. И вовсе это был не шантаж, а всех устраивающий вариант!
В итоге, ранним утром,
уложив пакет с фотографиями в отцовский рюкзак, отправился в длительное путешествие по ухабам, гордо называемым тут междугородней дорогой, на коленях у отца. Правда, про колени это он так думал. Стоило отцу чуток задремать, как я тут же покинул насиженное место, и, вытащив из рюкзака фотоаппарат, принялся изображать из себя важного фотографа.
Ничего стоящего, естественно, не снял. Даже не пытался. Зато от души повеселил народ и получил таким образом пропуск на переднее сидение, на колени к какой-то сердобольной женщине. Где и провёл всю дальнейшую дорогу до КаПэПэ на въезде в Вилючинск, где скучающий караул принялся без особого тщания проверять документы и разрешения на въезд.
- Документы ребёнка? Кивнул на меня армеец после того, как проверил бумаги женщины. Звания с моего роста было не разобрать, но, судя по отношению к нему других караульных - их командир.
- Так не мой он. Открестилась дама и повернулась назад. С мужчиной был.
- Чей ребёнок, граждане? Повысил голос военный, обращаясь к пассажирам.