Суббота!
Солнца, увы, не видать. Своенравное и капризное светило не часто радует своим присутствием Финский залив от этого Балтийское море холодно и хмуро. Вот и сегодня - несмотря на то, что с рассвета минуло уже добрых три часа, небо затянуто тусклой грязно-серой пеленой, да и вряд ли теперь развиднеется, разве что к вечеру. Вроде бы тепло, но с моря задувает прохладный ветерок. Не то, чтобы слишком уж сильно, но такова его балтийская природа, что не успокоится, мерзавчик, пока не отыщет дорожку под казенный китель, не проберется сквозь белье к самому телу... Замерзнуть не замерзнешь, конечно - последние майские денечки на дворе, но все же и не разнежишься.
Впрочем, на верхней палубе нежиться было решительно некогда - шла большая субботняя уборка. Матросы старательно драили гладкое дерево палубного настила, швабры поскрипывали, воды не жалели.
За уборкой на баке приглядывал унтер-офицер, поигрывая щегольской серебряной дудкой на серебряной же цепочке. Матросы работали справно, однако дотошному унтеру дело было решительно до всего, и он не собирался пропускать ни сориночки. Так что благостная утренняя тишь нет-нет, да и прерывалась быстрой командой, иной раз сдобренной краткой, но емкой характеристикой того, кому эта команда адресовалось.
- Миронов, распротвоюмать якорем! У тебя глаза на заднице, или руки из нее растут? Не видишь штоль, сколько грязи под комингсом оставил?!!
Служба исполнялась как должно, унтер-офицер внимателен и дело свое знает. Еще немного времени - и бак засияет отдраенной до блеска палубой. А если случится чудо и лучик солнца сможет пробиться сквозь толщу сумрачно-серого балтийского неба, тогда оттертая чистолем и ветошью, умытая водой медь сверкнет фейерверком прыгающих по надстройкам и башням солнечных зайчиков.
Николай окинул взглядом рейд. Буквально в паре кабельтов от него тяжело давила гладь морских вод чудовищная глыба флагмана Балтийского флота - линкора "Андрей Первозванный". Казалось, сам Посейдон, взмахнув трезубцем, подъял из недр морских исполинский кряж, вершина коего вознеслась над водами залива. Божественная воля увенчала ее тяжестью артиллерийских башен и изяществом решетчатых мачт.
Линкор был прекрасен губительной красотой совершенного оружия. Низкий, но широкий, тяжелый даже на вид корпус вырастал из глубины морских вод, а гладкий борт казался выточенным из гранита. Из его середины поднимался прямоугольный, двухэтажный, отливавший броней каземат, замкнутый с носа и кормы мрачной тяжестью боевых рубок. Оба его этажа топорщились стволами орудий. В глазах рябило от могучих восьмидюймовок, чьи тяжелые снаряды могли крушить и ранить крейсера, и скорострельных пушек, способных выстроить непреодолимый частокол разрывов на пути атакующих миноносцев. Этого было мало: у каждого угла каземата красовалась башня восьмидюймовых орудий. .
Но даже и эта мощь терялась на фоне циклопического главного калибра - основного оружия линейного корабля. Четыре огромных двенадцатидюймовых орудия попарно размещались в аккуратных
башнях, расположенных в носу и корме. Их титанический силуэт лишь слегка скрадывался плавностью округлых форм. Но хотя размеры башен восьми- и двенадцатидюймовых орудий на глаз различались не так уж сильно, их мощь была несопоставима. Один снаряд орудий главного калибра весил без малого как три восьмидюймовых.
"Андрей Первозванный" лучился грозой и великолепием. Так же, как и его брат-близнец "Император Павел I", на палубе которого стоял сейчас Николай. Но рассматривать "Павла" ему было решительно невозможно - линкор был настолько велик, что на нем не имелось места, откуда корабль можно было увидеть целиком. Разве что подняться на тяжелый марс высоченной мачты, чтобы "с высоты птичьего полета", как любили выражаться мичмана, созерцать бескрайнюю палубу и мельтешащие на ней человеческие фигурки в черных кителях и белых форменках.
Эти два линкора составляли сейчас основу морской мощи императорского балтийского флота. Еще два корабля того же класса стояли чуть поодаль - огромный, с заваленными бортами корпус ветерана русско-японской войны "Цесаревича" перекрыл выстроенную по почти такому же проекту, но не поспевшую к Цусиме "Славу".
Увы, этим список линейных кораблей Балтийского флота исчерпывался.
- Любуетесь, Николай Филиппович? Чуден гельсингфорсский рейд при тихой погоде...- раздался низкий, хрипловатый и слегка ехидный голос старшего офицера, Евгения Андреевича Дашнакова, известного всему флоту тридцатитрехлетнего холостяка, донжуана, весельчака и балагура.
- Доброе утро, Евгений Андреевич!
- Ох, что-то сомневаюсь я, что будет оно добрым. Потому как снилась мне сегодня беспросветная дичь: стоит посреди кают-компании бел-горюч камень, а я, в парадном кителе, прямо напротив него восседаю. Жду катера, дабы проследовать в увольнительную, а покамест катер не подошел - развлекаюсь доброю чаркой мальвазии. И вдруг, прям в иллюминатор, влетает чудо-чудное, диво-дивное - не то гербовый орел Государства Российского, но трехголовый почему-то, не то Змей-Горыныч в перьях, со скипетром и державою. Садится на бел-горюч камень и говорит прекрасным женским сопрано: "Не ходить тебе, пан Евгений, нонеча вправо, а о том, чтоб налево - в "Фению" там, али в "Варьете" - даже и не мечтай!". А затем продолжает командирским басом: "Ждет тебя служба царская, дорога дальняя...". И как восхохочет сатанински, как треснет, паскуда, скипетром по столу, что вся мальвазия мне прямо на парадный китель выплеснулась...