Ты странная, Хи, заявила она. И у тебя очень странные идеи.
Другая женщина еще раз рассмеялась, явно искренне смеясь.
Нет, я сложная, есть разница, заверила она Кэт с таким удовлетворением и гордостью, что Кэт чуть не рассмеялась. Спроси любого. Я очень сложная.
И тебе нравится поощрять эту веру, с улыбкой предположила Кэт.
Конечно. Расширив глаза, строя из себя очаровательную невинность, Хи скромно моргнула. Иначе какой смысл начинать слухи?
Покачав головой, Кэт допила чай, а потом наблюдала, как Хи наполнила оба стакана. Она не упустила изощренную уловку добавки, которую Хи сделала в свой бокал. Запах крепкого спиртного было сложно скрыть. Кэт не прокомментировала это, скорее просто взяла на заметку, чтобы обсудить ее в другой раз.
На данный момент она позволила Хи найти то облегчение, которое она могла найти от переполняющих ее эмоций, поскольку Кэт чувствовала, насколько запутанными они были для молодой женщины. Кто она такая, чтобы судить, какое утешение может найти другой от своих демонов? Ей только хотелось, чтобы она могла найти немного утешения от своего собственного. Потому что она могла чувствовать приближающееся столкновение с ее личным демоном, и она ужасно боялась, что не готова к этому.
***
Она невероятна.
Его котенок.
Проскользнув в ее спальню через открытую балконную дверь следующей ночью, Грэм не мог не восхититься молодой женщиной, которой она стала.
Двадцать пять лет назад, когда Филипп Бранденмор вложил ее в его руки
и холодно сообщил ему, что ее выживание его ответственность, Грэм не мог представить, каким исключительным творением она станет даже высокомерный Бранденмор не осознавал. Грэм обеспечил это. Каждая терапия, каждое лекарство, каждая секунда в этом богом забытом аду создала это чудесное существо.
Длинные, блестящие, золотые и темно-коричневые пряди шелковистых волос растекались по подушке и лицу, идеально обрамляя темно-кремовую плоть ее лица. Ее черты были достаточно кошачьими, чтобы предать ей тень таинственности, разрез глаз намекал на экзотику.
Ее губы. Они были мило изогнуты, соблазнительны и заставляли его хотеть попробовать их.
Необходимость, жажда ее вкуса мучили его с тех пор, как он нашел ее. Они преследовали его во снах, в фантазиях. Заставляя его быть постоянно возбужденным, твердым, как железо и готовым к спариванию.
Были дни, когда он ненавидел ее за эту потребность владеть ею, и уверенность в том, что, когда он получит ее, ее защита станет более опасной, чем это было в прошлом.
Она слабость.
Она чистое и определенное разрушение, если он не будет чрезвычайно осторожен.
Никто очень долго не обвинял его в том, что он осторожен, и он не видел причин, чтобы дать им повод сделать это сейчас. Он был тем, что они создали. Если им это не нравилось, то виноваты только они сами.
Породы были созданы, чтобы быть мастерами-манипуляторами, тактиками, мятежниками и чрезвычайно способными любовниками. Грэм был всем этим, но в его творчестве они каким-то образом упустили тот факт, что создали Породу, чьи способности к научным отклонениям намного превосходили их собственные. Он взял то, что было сделано в исследовательском центре Бранденмора, наблюдал, манипулировал учеными и техниками и, в конце концов, почти сам управлял лабораториями.
Пока Бранденмор не привел нового главного исследователя и генетика. Тот, кто каким-то образом почувствовал, что один бенгальский самец владеет всем вокруг.
Добрый, старый доктор Беннетт. Тощий ублюдок.
Потирая грудь, он вспомнил, как пальцы Беннетта обвились вокруг его бьющегося сердца, когда он приказал солдатам найти «девушку».
Девушка.
Он снова сосредоточился на ней.
Она была девочкой. Та, кто перелила свою кровь в его вены и позволила безумию настигнуть его. Это безумие породило чудовище, когда ученый приказал вернуть ее, с явным намерением вырвать и ее бьющееся сердце.
У Беннетта не было бьющихся сердец в течение пяти лет, включая его собственное, и никогда не будет снова. Грэм вырвал этот орган из груди Беннетта. Прорываясь пальцами с когтями сквозь плоть и хрящи, он схватил пульсирующую плоть и, когда добрый доктор наблюдал в беспомощном ужасе, вырвал его.
Это воспоминание было одним из лучших, что у него были, хотя ночь, когда это происходило, когда он прошел в лабораторию ради смертельного веселья, которое оставило мало живых людей внутри нее, часто была туманной
Монстр, которым он стал той ночью, был последним, долгожданным облегчением. Потому что у этого существа не было ни жалости, ни сожалений, ни обвинений. Он был чистым высшим разумом и первобытным инстинктом.
Когда монстр отступил, и Порода нашла меру здравомыслия, она была там кошка, которая начала его погибель. И знание, что она всегда будет его погибелью.
Схватив простынь, прикрывающую Кэт, Грэм медленно стянул ее с тела, его губы изогнулись, когда ее лоб еще сильнее нахмурился.
Она должна была проснуться.
Будь он солдатом или Породой Совета, она бы уже была мертва. Или изнасилована. Возможно, и то, и другое. Вероятно, и то, и другое.
Но тогда, без сомнения, она бы проснулась, прежде чем угроза добралась до ее спальни. Он наблюдал за ней месяцами и знал, что ее инстинкты чертовски хороши. Инородные инстинкты Породы внутри нее хорошо ее оберегали.