Девчонка не отталкивает и не отбивается, хотя мысль стукнуть метлой ненадолго посещает беспокойное создание. Забавная тростинка ведь понимает в моих силах ее сломать, а не паникует. Вместо этого пользуется мгновением, пытается призвать способности и заглянуть вглубь меня. Так вот как работает твой дар через касание! Прости, милая, рано. Да и то, что скрыто точно не предназначено для неокрепших умов и невинных душ.
Ослабляю хватку, позволяя убрать ладонь, но Клематис улыбается по-взрослому печально и осторожно обводит контуры листьев, скользит по стеблю кончиками пальцев, едва касается так и не распустившихся мелких бутонов. Сила юного семени, воля молодого ростка пытается пробиться сквозь вековую броню моей коры.
Столько боли Почему ты еще жив? едва уловимый шепот не слетает с губ. Это робкая мысль, зародившаяся в растрепанной девичьей голове.
Не за кого умирать, отвечаю вслух и начинаю исповедь. Остаточное графское зелье в крови развязывает язык безудержной откровенностью.
Знак появился в одна тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Моя карьера художника была на пике, я был окрылен успехом и уверен, что весь мир у моих ног. Единственное, что омрачало отсутствие той единственной, кто могла бы разделить любовь и все жизненные блага. Женским вниманием я обделен не был к своим сыновьям Первородная более милостива. В отличии от Повилик, мы вольны и не ограничены в плотских наслаждениях, пока не встретим ту, кто пустит корни в нашем сердце и заставит душу прорасти узором на коже. После этого мы вместе до конца в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит нас.
Рейнар говорил, теперь уже вслух произносит Клематис,
и мне категорически не нравится, как имя графского отпрыска звучит из ее уст. Но садовники подождут, нельзя спугнуть внимание и зарождающееся доверие между нами. Девичьи пальцы все еще изучают стебель гиностеммы, и от этих прикосновений по телу разливается тепло.
Она интересовалась старинными манускриптами, а у леди, организовавшей салон, была отличная библиотека. Там, у высоких стеллажей, с книгой в руках в свете закатного солнца я впервые увидел Викторию. Весь вечер не отходил от нее ни на шаг блистал остроумием и интеллектом, пригласил на танец и набросал первый из тысяч портретов. Но моя избранница оставалась вежливо холодна и притягательно недоступна. Привыкший получать все, я предпринял попытку настойчивого штурма и в темноте алькова почти сорвал заветный поцелуй. Виктория выдала странную тираду о невозможности моих чувств и притязаний. Тогда я решил дело в ее муже. Но это не выглядело серьезной проблемой мои предки влюблялись в замужних дам и многократно выигрывали битвы с алтарными клятвами, браками по расчёту и прочими социальными недоразумениями. Непоколебимая верность миссис Ларус поначалу меня заводила, воспринималась как вызов, испытание на прочность чувств. Спустя годы могу сказать чувства выстояли, но крепость так и не пала. Я преследовал Тори на балах, в салонах и библиотеках. Переехал следом за ней в Париж, завтракал в той же пекарне, гулял по тем же аллеям. В конце концов стал ее мужу если не другом, то хорошим приятелем. А потом у них родилась дочь, и я признал поражение
Воспоминания уносят меня на вокзал Сен-Лазар в дождливый ноябрь, когда промозглый ветер был единственным провожающим в дальний путь. Почти ощущаю непрошенные слезы, вырвавшиеся на волю под прикрытием капель дождя, слышу звон колокола, возвещающего об отправлении, и протяжный паровозный гудок. Внезапно память выбрасывает меня из Парижа в залитую кровью гостиную дачи под Петербургом мертвая Зоя и деревенеющий Бейзил, сжимающий ее в объятиях. Что за?!
Грудь жжет под ладонью Клематиса. Не заметил, как девчонка погрузилась в транс губы беззвучно шевелятся, прикрытые веки дрожат. Неоправданно резко и сильно отбрасываю ее руку, запахиваю халат и тяжело грохаюсь на ближайший стул. Повилика смотрит с плохо скрываемой обидой, точно я только что выключил любимый фильм на самом интересном месте.
Пробираться в чужую голову нехорошо, бросаю, схватившись за чашку чая.
Кто бы говорил! хмыкает в ответ, подается вперед и вперивается в меня взглядом врача, встретившего уникальный случай. Вы так умираете, превращаясь в пень?
*
Карел отдалился, сомкнул губы в плотную линию, а ладони прижал к груди ровно там, где из сердца вился черный стебель гиностеммы, и где минуту назад лежала рука Полины. Девушка задумчиво переводила взгляд с собственных подрагивающих от напряжения пальцев на мужчину, замершего черной глыбой по другую сторону стола. Она его больше не боялась. Иногда достаточно один раз взглянуть чужими глазами, чтобы понять и даже частично принять иной мир. Щемящая, раздирающая сердце боль человека, теряющего последнего близкого, еще текла в Полининой крови подсмотренным воспоминанием. Диким, инородным, но при этом ужасающе, нестерпимо понятным.
Кто его убил? едва слышный вопрос прозвенел в тишине кухни звоном бьющегося стекла. Девушка думала мужчина не ответит, но тонкие губы выплюнули с горьким отвращением:
Граф Кохани, смягчаясь, на готовое сорваться в ответ недоверие, добавил, не твой импозантный приятель, а его предок хранитель родовых традиций и моральных норм.