— Верно. Никто. Привели бы ко мне. И обоих бы ждало наказание. Много вы воли взяли.
Нэд пожевал губами. По всему выходило, что двое креффов наплевали на его запрет. Мало того, еще и послушникам позволили наплевать.
— Глава, — Ихтор покачал головой. — Ты слишком гневлив и поспешен. И в своем недовольстве не зришь очевидного. Донатос знал, что из смерти девчонки можно извлечь пользу. Да и я тебе напоминал: негоже Осененного отдавать под нож, как скотину. Ясно было, как белый день, что выучи попытаются ее упокоить. К чему им было мешать? А урок оба получили знатный. И все же в твоей воле наказать нас за самоуправство, как решишь.
Смотритель слушал эту спокойную речь и молчал. Он знал свою вспыльчивость, как знал и то, что креффы давно подладились под нее. Но покамест не было случая всерьез кого-то наказывать. Однако и без внимания их непослушание оставлять было нельзя.
— Донатос, из Щьерки нынче сорока была. Навь там объявилась. Хотел я Лашту отправить со старшим его. Но, коли у тебя такой выкормыш справный, езжайте-ка. Ему теперь самое время к науке припасть.
Колдун с каменным лицом выслушал Главу. Да уж. Отмерил наказаньице. Ну, а что ж теперь? Нэд всегда с выдумкой был.
— Ихтор, — смотритель оборотился к целителю, который внимал ему с кротким смирением. — Чего рожу такую скроил, будто от баб зарок дал? Заруби себе на носу — до голодника, чтобы на глаза мне не попадался даже. Как ты смолоду себе на уме был, так и остался. Все исподтишка. А чтобы от скуки не помереть, займись, вон, южной кладовой. По весне обозы поедут, а у вас там сам Встрешник ногу сломит.
Донатос с сожалением посмотрел на лекаря. Будет теперь целый месяц перебирать да описывать горшки с мазями, склянки с притирками и мешки с травами.
Впрочем крефф лекарей безропотно выслушал приговор и спросил:
— Могу я взять себе помощника?
— Обойдешься.
Обережник вздохнул. При мысли о том, что он будет сидеть один в царстве сушеницы, взваров и зелий, вдыхать запах трав и думать
* * *
— Лесанка! Лесанка!
Послушница открыла глаза и с удивлением прислушалась к черной тишине. Ей показалось, будто она задремала, и этот громкий шепот был всего лишь отголоском сна. Вот только задремлешь тут, пожалуй — в такой холодище.
Девушка сидела, сжавшись в комочек на деревянном топчане, прикрытом только прелой соломой.
В каземате было темно и холодно. Так холодно, как бывает только под землей — зябкая дрожь пробирала до костей, и хотя узница зарылась в солому, согреться не получалось. Холод тянулся от стен, забирался под рубаху, прилипал к коже, заставляя ее покрываться мурашками. Даже зубы и те уже отстукивали дробь. Кожух и шапку у девушки отобрали, и теперь она с тоской думала о том, как тепло ей было в зимнем лесу, когда несли хоронить Айлишу, как валил пар из распахнутой одежи, от горячего тела.
Продрогшая послушница пыталась двигаться, но в маленькой клетушке было не развернуться. Девушка не придумала ничего лучше, как начать яростно отжиматься от осклизлой стены и после этого, правда на короткое время согрелась. Вот только удержать тепло было нечем, и очень скоро выступивший на теле пот впитался в одежду. Стало только хуже. И вот теперь она сидела голодная, замерзшая, трясущаяся от озноба и проклинала на чем свет стоит и Главу, и Донатоса, и Ихтора. Упыри проклятые. Их бы сюда.
— Лесанка, дура, ты там сдохла что ль?
Тьфу ты, не поблазнилось.
Девушка спустилась с топчана и наощупь приблизилась к решетке.
— Тут я.
— А че молчишь-то? Долго я здесь орать буду? — все тем же громким шепотом спросила темнота.
Впрочем, несмотря на кромешный мрак, голос Вьюда узнать было нетрудно.
— Чего тебе? Посмеяться пришел? — буркнула девушка.
— Надо мне больно задницей своей рисковать, чтобы над такой дурищей посмеяться. Чести много. Держи вот…
И через прутья решетки просунулось что-то мягкое.
— Да бери! Вот же дура записная! Долго я тут стоять буду?
Девушка нащупала угол теплого войлока и потянула его на себя.
— Соломой потом присыпь, чтоб не нашли, — наставлял Вьюд со своей стороны. — Заберем, как случай выдастся. Я его в Северной башне, в сундуке нашел. Правда, мошкой трачена и воняет дерьмом мышиным, но и такой за радость. Околела поди?
— Околела.
— То-то я гляжу, не отзываешься даже.
Узница торопливо куталась. Войлок и впрямь пах не то мышами, не то прелью.
— На, вот еще, — зашептал парень. — Да руку-то дай, не вижу тебя, дуру.
Лесана просунула свободную руку сквозь решетку, Вьюд нащупал ее пальцы и вложил в них деревянную ложку.
— Хлебай давай. Горшок не пролезет. Через решетку хлебай. Погоди… Хлеб держи.
Не веря своему счастью, Лесана просунула руку сквозь решетку, зачерпнула в горшке и принялась, как могла быстро, запихивать в себя чуть теплые, но густые и наваристые щи.
— Быстрее давай, — торопил Вьюд. — Сегодня Мерешка на страже стоит. Из старших Дареновых. Он меня пропустил, потому что ты, дура, одна во всем каземате. Только уговор был лучину не жечь. Раз тоже вот так ходили, а в одном из казематов оборотень сидел, так он на свет так кидаться и орать начал, что пол-Цитадели сбежалось.