Ты дождись меня, я не заметил, как перешёл на «ты».
А ты бы рассказал как воевал, Михась.
Ты не видел войны, чоли? Забубнил я.
Оставаться в заполненном палочкой Коха помещении мне не улыбалось, хоть я и был привит от туберкулёза, но физически ощущал, как эта палочка переполняет меня. А потом, я вдруг понял страшное. Это, я «тот» привит, а «этот я» не привит. Внутри похолодело.
Всё, батяня, сотня ждёт. Приеду скоро. Прощевай, сказал я, и пулей вылетел из комнаты, прикрыв дверь.
Вот балбес. У меня же есть вакцина, а я, как последний лох Надо срочно бормотал я спускаясь по ступеням каменного дворца во двор.
Но моя вакцина была в Москве. Тут, только самое необходимое.
Найдя княжеского ключника, я передал ему грамотку, скреплённую печатью Князя Бориса, в которой черным по белому было сказано, что боярина Фёдора Телятевского переложить в самую светлую, и чистую комнату. Кормить, как князя Бориса, и давать снадобья, переданные ему сыном его Михаилом.
После свадьбы его дочери и Ивана Васильевича, оба Великих Князя мне благоволили.
Я думал переночевать здесь же, но сейчас это было невозможно, и я пошёл со двора, ведя своего коня под уздцы. Недалеко от княжьего двора была корчма с постоялым двором. Я это знал, потому, что пятеро бойцов из моей сотни, решили остановиться в нём. Стукнув в ворота, и войдя в них никого не встретив, я накинул на коновязь повод, и вошел в корчму.
Внутри было душно и пьяно. Своих я заметил сразу. Они сидели в левом дальнем углу, возле жаровни, в которой на вертеле жарилось сразу три поросёнка. Они меня сразу не заметили, а когда один из них пошел на выход по малой нужде, и увидел меня, я приложил палец к своим губам, и подмигнул ему. Он, пьяно ухмыльнулся и прошёл мимо.
Я сидел сразу у входа справа возле двери за одним столом с группой из трёх человек, уже достаточно нагрузившихся пивом и водкой. Зал кабака был почти заполнен. Прошло уже с полчаса, как вдруг за моей спиной раскрылась дверь. В кабак вошли, и остались стоять.
Моя спина зачесалась, и я оглянулся. В дверях стоял боярин лет сорока, богато одетый. Он увидел мой взгляд, и ухмыльнулся.
А-а-а, вот ты где, щеня.
Я удивлённо поднял брови и вгляделся в него, пытаясь вспомнить описания Отшельника. На ум ничего не шло.
Что, не помнишь меня? Да и где тебе меня помнить
Ты кто? Спросил я.
Я кто?! Он громко и раскатисто заржал, я князь Микулинский, слыхал?
Слыхать слыхал, но зачем плеваться то? Сказал я, доставая платок и вызывающе медленно обтёр лицо.
Я вспомнил рассказ Деда, про их соседа, Бориса Александровича, и про его давний земельный спор с отцом Михаила.
Да ты поперхнулся он слюной, Сопля Фёдоровская.
Он потянул ко мне правую руку, но я, круговым движением, ткнул его внешним сгибом большого пальца левой руки по внешней стороне кисти, и он вскрикнул. Морщась от боли и потирая руку, он смотрел на меня.
Вырос, значит, ухмыльнулся он, так может, на кулачки? С надеждой в голосе спросил он, оглядывая зал. Питухи молча наблюдали за нами. В корчме стихло.
А что, может и спор земельный, заодно, решим? Спросил он, пренебрежительно осматривая меня сверху вниз. Он был выше меня на голову. Или забздишь, сотник, херов.
Я услышал, как мои бойцы зашевелились в своём углу, и боясь, что они вспугнут добычу, сказал:
В «поле»3? Свалка-цеплялка?
Князь радостно и облегчённо выдохнул, и сказал:
Все слышали? Княжич вызвал меня в «поле» на свалку-цеплялку.
В кабаке загомонили.
Так, какой уговор? Спросил я.
Какой спор, такой и уговор. Ваш удел против моего.
Годиться. И твой двор в Твери, уточнил я.
Он подумал.
А ты что против него ставишь?
Цену его.
Все в кабаке охнули.
Согласен. Выходи, сказал он.
Только, если падёшь, съезжаешь со двора сегодня и оставляешь все припасы.
Он заржал, перекосил рот брезгливой гримасой.
Не бывать этому. Я падал когда на кулачки? Спросил он питухов.
Нет! Закричали все, кроме моих воев, и весело переговариваясь, пошли на выход.
Увидя моё замешательство, и боясь, что я выберу бесчестие, а не бой, князь сказал:
Все слышьте. Если этот щенок побьёт меня, я сегодня же съеду со своего Тверского двора и оставлю ему все припасы.
Пиши бумагу, сказал я, кто об этом узнает, когда ты сдохнешь.
Тогда и ты пиши, буркнул он.
* * *
Мы стояли друг против друга раздетые по пояс. Я свои кольца и перстни снял, а Борис, демонстративно подёргав впившиеся в сосиски пальцев украшения, развёл громадными руками.
Можешь надеть свои, сказал он пренебрежительно, потягиваясь и разминаясь.
Я тоже слегка размял шею, плечи и кисти рук.
Без надобности, сказал я. С ногами?
А то, как же, осклабился князь. Готов?
Готов.
И мы пошли кругом, но он вдруг кинулся на меня, махнув правой рукой. Я поднырнул под руку, шагнул в лево и насадил его печень на моё правое колено, а потом, когда он нагнулся, очень быстро двинул основанием правой ладони по его носу, приподнимая голову и раскрывая его подбородок.
Продолжив движение левой рукой до его затылка, я, прихватил его, и, потянув на себя и вниз, одновременно правой ладонью резко двинув его челюсть вверх и вправо. Тело его обмякло и опустилось на землю.