Я никогда ни на кого из бандитов не работал, взяток не брал, и об этом все, кому надо, знали. Поэтому, моё предложение бандиту сдать бандита за деньги, Хасаном воспринялось нормально. Пенсионер РУБОП решил подзаработать, а заодно «подчистить поляну». Всё логично.
Я не обманывал Хасана. Хафиз, там, куда мы ехали с нукерами Хасана, действительно прятался. И фото, с датой, временем и координатами GPS, которое я показывал Хасану, действительно я делал с живого Хафиза. Правда потом он был уже не живой, но кто об этом знал, кроме меня?
На Хафизе было так много невинных жертв, как и на Хасановских нукерах, что совесть моя была спокойна. И даже получила некоторое удовлетворение. Только сейчас надо хорошо от них прятаться. Бандиты меня будут искать пока жив хоть один родственник Хасана. Теперь уже я стал его кровником. И я нашёл, куда спрятаться.
* * *
Буде здрав, Отче.
И ты буде здрав, Мишаня.
Он посмотрел на меня.
Готов?
Вроде да.
Дело сделал?
Сделал. Порешил лихоимцев.
Вот и добро. Иди одевай своё платье. Или посидим чуток?
Нет, Отче. Неча тянуть. Мандраж начинается.
Я переоделся в заготовленную заранее одёжку: шёлковые порты и рубаху, сапоги, плащ и атласный колпак, отороченный собольим мехом.
Михаил, как оказалось, был неплохим художником, и нарисовал свою одежду, в которой он ходил в молодости. По этим рисункам я и пошил себе похожую. У меня с собой были три увесистые холщёвые сумки на длинных ремнях. Одна набитая, в основном, антибиотиками и вакцинами, вторая «хасановским» серебром, сотней патронов, капсюлей, свинцом и порохом.
В третьей сумке была картошка и разные семена: кукуруза, арбузы, огурцы, помидоры, свёкла, морковь. Ну не мог я представить себя, жующего одну репу. Ещё у меня была стилизованная под пищаль «вертикалка» с нижним нарезным стволом, оптика к ней, сабелька деда Михаила и его же плеть. Как не странно, и то-и то в неплохом состоянии.
Я весь год гонял вес, но до размера пятнадцатилетнего парня, хоть и набравшего уже стать и вес, всё равно не спустился. Одежда сдавливала меня нещадно, хотя и рассчитывалась на свободную носку.
Всё, Отче, не могу больше. Прощаемся.
Мы обнялись. Он заглянул мне в глаза. Перекрестил двуперстно, передал мне флягу и бересту, распаренную над кипящим горшком.
С Богом. Не посрами имя мое, Мишаня.
Я прочитал заклятие и сделал глоток из фляги.
* * *
Яркое солнце ударило в глаза, а уличный шум и гам в уши. Я сразу присел, под весом в несколько пудов. Пятнадцатилетнее тело, не было готово к таким перегрузкам.
Я стоял на улице перед воротами двора ведуна, отправившего Михаила в «иной мир», с флягой в одной руке и берестой, в другой. Сумки и оружие были при мне. Одежда сидела справно. Нигде не давила. Я уложил бересту и флягу в мошну. Потом, поставив сумки на землю и сбросив лямки, я забарабанил кулаком в ворота.
Открывай, закричал я юношеским тенором.
Кого несёт опять!? Послышался голос из-за ворот. Ведун был попутно и лекарем, посему, двор имел небедный.
Сын боярский Михаил. Отворяй, собака.
Ох, лышенько, забормотали за забором, и ворота, скрипнув, отворились.
Я с трудом втянул сумки во двор, сказал: «Покарауль добро княжеское», и поднявшись на крыльцо, вошёл в клеть. Там на широкой, покрытой тюфяком, скамье у окна сидел дедок с бородой до колен, конец которой был заплетен в три косицы, а его седые волосы на лбу были прибраны красной ленточкой.
Чего вернулся?
Дороги не будет.
Я не вернулся, а обернулся, сказал я, кланяясь и крестясь на иконы. Встречай странника, отче.
Та не уж-то уже? Вернулся?
Старичок шустро соскочил со скамьи, подбежал и засеменил босыми ногами вокруг меня. Потом остановился передо мной и заглянул в глаза. Охнул, и слегка присев, стал креститься.
Ты ли это, боярич? Совсем другой стал. На вид тот же, но внутри
Пять десятков лет там прожил, отче.
Ох, вскрикнул Старец и, вернувшись к скамье, присел. Ничего не говори мне, про то место, не рассказывай. Свят, свят, свят, сказал он, и опять несколько раз перекрестился.
Я со смехом сказал:
Сам отправляешь в края дальние, а сам крестишься,
Никто ещё не возвращался. Хоть наш там мир?
Наш, отче, не испоганил я душу.
Слава тебе, Боже Правый. Говори, что пришёл? С вопросом, бедой или?
Поблагодарить пришёл, сказал я и достал из мошны рубль. Возьми, не побрезгуй. Когда давал зелье, не стал брать. Сейчас возьми. Набрался я там уму-разуму, остыл. Стал жизнь ценить. Я там один в лесу, все эти годы жил. Молился.
То-то у тебя глаз глубокий стал, как бездонный колодезь. Спаси Бог, сказал он беря у меня из рук серебряный стержень.
Я попросить тебя хотел. Оставлю я у тебя свои сумы. Не дотащу всё до хором своих. Пришлю людишек с подводой, або сам приеду.
Чо за сумы?
Да вон, у ворот стоят, показал я сквозь раскрытую дверь.
Старик выглянул в дверной проём, и еле внятно забормотал:
Уволь, боярич, я дам тебе подводу. Не хочу брать грех на душу. Не искушай. Не оставляй мешки. Страшные они.
Хорошо, отче. Давай подводу, и поеду я.
Выпей квасу, пока я укажу сынам. Вон жбан с квасом, показал он на стоящую в углу на колоде деревянную кадку, а вон ковш показал он на стол.