Оборотной стороной этого стала возможность смотреть память Петра, начиная от самых малых лет. Я смог увидеть его отца Алексея Михайловича и посмотреть на дворец в Преображенском, где мы с матушкой ещё не были с прошлого года. Интересно так же было посмотреть на первые занятия с Зотовым старославянской грамоте. Учитель начал с изучения самописной азбуки, а чтение священной литературы отложил на потом. Иногда на тех уроках кроме обязательного контролёра от официальных "дядек" присутствовали и священники. Так как "расписание занятий" множеством предметов не страдало, то грамматика и обучение счёту царевича шли с большими повторениями и частыми возвратами. Естественно, что со временем чтение святых книг стало основным способом постигать грамотность. Но как оказалось, этого было достаточно для царевича. Узость программы компенсировалась любознательностью Петра и опытом вселенца в Зотова.
Играть мне разрешили только на следующей неделе после смуты. Насколько я смог догадаться, это было связано с вхождением партии Софьи во власть. Меня буквально насильно вывели из матушкиной комнаты. Я слегка "покапризил" и выбил участие в играх сестры. Нам дозволили находиться вместе в потешной палате, куда меня водили под конвоем рынд. Возможности детально исследовать дворец, как я планировал сразу после смуты, исчезли. Милославские расширили стрелецкие караулы, и теперь для выхода надо было сообщать маршрут загодя. Объяснялось это, как и в наше время, требованием безопасности царя, но фактически было ограничением свободы передвижения даже во дворце.
В потешной, кроме нас никого не было. Робят во дворец не пускали, а карлов, с которыми наши с Лидой носители любили забавляться до вселенцев, быстро изжили из-за измены шута Афанасия Нарышкина. Тот выдал бунтовщикам место, где Нарышкин прятался во время смуты. Рынды молчаливо стояли у входа. В комнату заходили и сидели стольники и спальники. Среди них никто особо ко мне не приближался, и забавлять царя не стремился. Игры состояли в качании на качелях и складывании деревянных брусочков. Разговаривать с Лидой открыто о наболевшем посчитал опасным. Мы общались глазами и нейтральными, строго выверенными по существующему наречию, фразами. Встреча с человеком, который так же как я страдал от информационного голода, вернула оптимизм.
На следующий день сидел я за своей любимой партой и ждал, когда придет Стрешнев или кто другой, читать со мной священные писания. Сидел и что-то машинально "чиркал" на листе бумаги. Серебряный карандашик оставлял на плотной желтой поверхности слабый серый след. Писать не сильно удобно, но вот что-то зарисовать вполне. Тут Матвеев возьми и спроси:
Дозволь, великий государь, узнать, что за чертёж дивный ты сотворил? Что за град чудный средь облаков парит?
Я удивился. Попытки разговаривать с ним раньше наталкивались на полное отсутствие инициативы у моего спальника лишь ответы или короткие сообщения по делу. А тут сразу и целый вопрос!
То Китеж-град былинный, Андрей! В книжице одной, что мне дьяк приносил, о нём было сказано.
Зело красиво он у тебя вышел, государь. Прости, но не могу догадаться, как до него купцы будут ходить? Неужели есть мост до облаков?
Решился ответить не сразу.
Машинальный ответ "на самолетах и вертолётах" вовремя остался во мне. Хотя, чего стесняться. Вспоминал-смотрел вчера с Петром один советский мульт, как раз в тему.
На птицах, али кораблях воздушных! Вот таких. И я набросал дирижабль, стилизованный под корабль с парусами, вёслами и на подвесе воздушного шара.
Диво-дивное! И какое ж волшебство его в облаках держит?
Вопрос Андрея был с жаром поддержан внутренним посылом Петра. Ну что ж, детки, начнём небольшое просвещение. Жаль, что Учителя нет. Он-то уж лучше меня рассказал бы о монгольфьерах.
Воздух, Андрей, горячий воздух.
Да как же это государь?
Вот смотри! Берем лист сей, и вот так крутим! Почувствуй, как ветер горячий из неё идет! с этими словами я поднёс свёрнутый воронкой лист к свече, но так что бы не запалить края. Схватил руку юноши и поднёс к бумажному соплу. Чуешь, как сильно ветр горячий от свечи идёт? И он только вверх проистекает! Я повернул воронку сбоку свечи и продемонстрировал, что теперь тяги нет. Вот если сей ветер споймать в мешок бумажный, то, мню, полетит сей мешок с ним к небу.
Чудно, государь! Как ты про это прознал?
Смотрел на свечку и увидел, как струится воздух над пламенем. Да сокола вспомнил, что над полями парит. Знать тоже ветры теплые крыльями ловит.
А сколько надобно сего воздуха, чтобы корабль поднять али город такой держать?
То я не знаю Андрей. Сиё чудо мне недоступно пока для разума. Думаю, что немало надо горячего ветра для корабля споймать.
А ежели спуститься людям от Китеж-града надобно, верно они как сокол с крыльями вниз кидаются?
И это мне неведомо, может, и кидаются, а мож и корабль летучий ждут.
Вот кабы государь крылья сотворить, да на руки надеть, то, мню, можно яко птица лететь. Сказал мечтательно Андрей Матвеев.
Я тем временем свернул лист пополам. Обрезал ровно края и сложил простейший бумажный самолетик. Юноша внимательно следил за моими манипуляциями. Когда я расправил своей игрушке крылья и запустил в угол, во мне поднялась такая буря радости от Петра, такое счастье, что я не сразу смог ответить стольнику. Самолётик плавно пролетел почти до самой двери и там, с небольшим кабрированием, шлепнулся на пол.