Она тянется к его ремню, судорожно расстёгивает брюки. Он рывком снимает их вместе с бельём. В следующий миг он поднимает её, подхватив за ягодицы, а её ноги обвиваются вокруг её талии.
Малфой совсем не церемонится. Он резко входит в неё, на всю длину, наверняка даже причиняя боль, ведь терпеть невозможно, когда времени так мало, а Грейнджер так лишает рассудка. Горячо, узко, влажно. Она кусает губы, чтобы не закричать (стонет в полный голос). Жёстко, грубо (чувственно до сжимающихся лёгких). Двигается, будто нанизывая жертву на острый клинок кинжала. А жертва уже совсем не сдерживается, кричит так, что под сводами помещения раздаётся эхо.
И слишком больно, и слишком хорошо. Это запредельное напряжение во всём теле и желания слиться ещё сильнее, чуть ли не поглотить друг друга.
Их дыхания сталкиваются, будто волны океана бьются о скалистый берег. Быстрее, сильнее, до самого конца, до самого пика. Туда, где не останется ничего, кроме ощущения полного невладения собой, отрыва от земли, потери реальности и, наконец, никаких границ и запретов между ними. Совсем не синхронные стоны, звучащие, кажется, на весь Хогвартс, гортанные рыки, сменяющиеся нежным исступлённым шёпотом.
Вспышки перед глазами, шум в ушах, на секунду остановившееся сердце
И резкая пустота. Он отпускает её. Ставит на ноги. Она медленно сползает по стенке шкафа. Он опускается на пол рядом с ней.
Странное чувство. Будто не осталось ничего.
Лишь отступающая пульсация где-то глубоко внутри напоминание о том, что только что было но закончилось. Об иллюзии, которая растворилась.
Маленькая репетиция того, что нас ожидает? горестно усмехается Гермиона.
Это будет такая же пустота после чего-то отчаянного, сильного, яркого, действительно настоящего.
Она, кажется, уже смирилась (гриффиндорцы никогда не соглашаются с волей судьбы).
Наверное. Знал бы я, какого это.
Жить, потеряв что-то действительно имеющее значение.
Совсем не больно (убийственно, невозможно).
Каменный пол в комнате совсем холодный. Как могильные плиты.
Но им всё равно. Они два приговорённых, ожидающих казни.
Что теперь? спрашивает Гермиона.
Ничего. Давай просто посидим.
И они сидят. Прижимаются друг к другу и молчат. Хотелось бы сказать многое. Жизни на всё не хватит. Поэтому ни слова не произносят.
Это какое-то безумие. Всего три недели прошло. Как может быть, чтобы за такой недолгой промежуток времени (за целую вечность) полностью перевернулся твой мир. Три недели Драко чинил шкаф. Три недели в его жизни была чёртова (любимая) Грейнджер. Она, разумеется, боролась со злом. И ненавидела проклятого пожирателя (а почему ты никому не рассказала, а почему ты раз за разом оказывалась в его постели, а почему ты так и не спросила у него, что он делает в Выручай-комнате, хотя он и не смог бы скрыть от тебя правду? Струсила, Грейнджер? Или слишком любишь его и не хочешь ничего знать?)
Пожалуй, за это время они вместе прожили целую жизнь. И она будет существовать вне пространства и вне времени, застыв, как точка в навеки замороженной вселенной, параллельно тем бесконечным и пустым жизням, что им предстоит прожить отдельно.
Мне вот интересно голос Грейнджер прорезает воцарившуюся тишину.
Драко кривится. Она всегда была не в тему, всегда слишком много болтала (он обожает её голос и хотел бы слушать его вечно).
Что тебе интересно?
Если бы в другом месте, в другое время, мы бы
Нет.
Он и мысли допустить не может, чтобы хоть при каких-то жизненных обстоятельствах у них всё сложилось. Это невозможно. Они слишком разные, их взгляды слишком разные, их судьбы слишком разные. Их миры никогда не состыкуются (плевать, он бы хотел быть всегда рядом с ней, пускай даже в сущем аду).
Что ж, им не о чем жалеть, ведь они толком ничего не успели (они оба сожалеют о будущем, которое могло бы у них быть).
Тогда почему так больно? Будто внутренности вырезают, а ты, при том, никак не умрёшь. Слишком мучительно.
Пора, говорит Малфой.
Скоро должны появиться пожиратели. Грейнджер, конечно, не знает. Да и если бы ей сказали, что сейчас Волдеморт начинает захват мира, она, очевидно, никак бы не отреагировала, ведь всё её существо занято другим.
Они не могут больше ждать. Ещё секунда прощаться будет сложнее.
Драко касается руки Гермионы.
Постарайся хотя бы не сдохнуть, Грейнджер.
Говорит с привычной ухмылочкой и безразличием (а в глазах бесконечность беспокойства и неприкрытый страх за неё).
А ты не попади в Азкабан. Ведь у тебя не будет меня, чтобы я носила тебе передачки.
(Она бы схватила его и никуда не отпускала, потому что слишком боится за него).
Снова долгий взгляд. И она опять начинает плакать. Не сдерживается. Это же невыносимо!
Драко знает, что нужно делать. Драко знает, что должен сам начать, потому что она не сможет. Драко поднимает палочку.
Нет, шепчет Гермиона искусанными губами.
Что угодно дальше только не это.
Но он сохраняет холодный рассудок. И знает, что у них нет выбора.
К сожалению, всё против них. И им придётся пожертвовать чем-то. Чем-то важным (самым главным).
Давай. Насчёт три. Мы сделаем это вместе.