Простите, сказала она, потупившись. А где здесь у вас туалет?
Основной пейзаж Центральной Лься был однообразен, хмур и даже несколько угрожающ. Тёмно-багровые краски не радовали глаз: казалось, что всё вокруг окутано плотным туманом. Наверное, уроженцы планеты так хорошо видят в ультрафиолетовом диапазоне, потому что окно прозрачности атмосферы сдвинуто в именно эту сторону. Пронзительным острым лучом пробивался сквозь низкое и плотное небо далёкий белый карлик. Смотреть на него было ещё невозможней, чем с Земли на Солнце: он не обжигал, но через долю секунды всё перед глазами начинало плыть в неприятных зелёных разводах. И тишина здесь была просто звенящая, только скрипела трава искусственным треском, словно синтетическая.
Рене подумала, что не встречала ещё ни одной планеты такой разнообразной и прекрасной, как Земля. Но, может быть, это просто глаз человеческий так устроен, что видит только красоту своей колыбели, и иные миры для него всегда будут зловещими и тусклыми.
Она брела по равнине, ощетинившейся небритым ёжиком травы, скрипящей под ногами от сухости. В траве водились довольно увесистые насекомые со множеством ног, чем-то отдалённо напоминающие земную саранчу. Рене видела несколько раз, как кенгокрысы между делом прыгали за ними и, поймав, отправляли в рот. Наверняка, это не была обычная пища на Лься, скорее, десерт, совмещающийся с развлечением. Как человек, проходя под веткой с плодами, подпрыгивает и срывает яблочко. Даже если не голоден.
Почва была твёрдая, глинистая. Чуть мягче «трассы», которую проложили, не особо заморачиваясь, льсяне вдоль нескончаемой стены длинного здания. Его, кстати, Кен с гордостью называл «город».
Рене уже знала, что за полукружием невысоких скал, опоясывающих плато равнины, чернеет то самое мерцающее мраком озеро, которое льсяне считают то ли целебным, то ли сакральным. «Не даёт заснуть в самый ответственный момент», так пояснили ей взаимными усилиями Кен и Ким.
Руки чесались взять на анализ эту жидкость, посмотреть её состав, впрочем, как и пробы грунта, воздуха и всего остального. Только Мырск, выдав провиант и домашнюю одежду без датчиков, из захваченного на «яйце» имущества лаборантов, наотрез отказался предоставить доступ к полевой лаборатории, которую они с таким трудом погрузили на льсянский звездолёт. Он категорически препятствовал любым попыткам узнать что-либо о Центральной Лься, кроме того, что сам рассказывал.
Рене отошла уже достаточно далеко от «города» (стены теперь совсем не было видно), когда приглядела холмик в тени скалы, такой большой, что отражение её покрывало часть луга и пригорок издалека. Она зашла за холм, оглянулась, убедившись, в отсутствии желающих посетить этот мрачный угол, и только собиралась присесть, как услышала почти под собой чей-то сдавленный вздох. Рене подпрыгнула от неожиданности, но, к своей чести, совершенно молча. Она увидела, что подножие невысокого холма совсем недавно завалено травой жёсткие пёрышки ещё не успели слежаться, а мох вокруг него немного вытоптан.
Это было совершенно непрофессионально: лезть на чужой планете в незнакомую нору, в которой к тому же кто-то ещё тяжело ворочается и вздыхает. Но человек
и медик в Рене победили звездолётчика: дыхание у прятавшегося в норе слышалось больным, прерывистым, он явно нуждался в помощи.
Глаза привыкли почти сразу, и лаз был не настолько глубоким, чтобы свет снаружи не смог пробиться в его угол, поэтому Рене сразу узнала самочку, из-за которой Кен (и даже бестолочь Полянский) на берегу озера потерял голову.
Рыже-белая забилась в угол, свернувшись калачиком. Она только чуть приподняла голову, когда Рене с трудом протиснулась в пещерку-нору, встав на четвереньки. Даже в темноте она заметила, что глаза у самочки мутные, а взгляд тусклый. Шкурка ещё совсем недавно так шелковисто переливавшаяся в мерцании чёрного озера, свалялась в грязные, торчащие в разные стороны небольшими иголками сосульки. Самочка была явно нездорова.
Не бойся, тихо произнесла Рене, прекрасно зная, что кенгокрыса её не понимает. Я просто посмотрю, как ты, девочка.
Самочка не поддалась на ласковый голос, а, может, Рене неправильно выбрала интонацию, и то, что казалось для человека дружелюбным, для льсянина было угрожающим. Только Рыже-белая тихо зашипела, насколько хватило её уходящих сил, и ощерилась, выставив вперёд острые частые зубы. Её ввалившиеся бока тяжело опадали при каждом вдохе, и Рене отметила, что самочка голодает. И, кажется, уже несколько дней.
Она ещё раз осторожно протянула руку развёрнутой ладонью вверх не для того, чтобы погладить (этот жест Рене считала покровительственным и вовсе неподходящим по отношению к существу, на планете которого она гостила), просто хотела показать свои добрые намерения. Кажется, Рыже-белая исчерпала все свои силы на последний предупреждающий оскал. Она только выдохнула тревожно и обречённо и постаралась забиться ещё дальше в моховую подстилку.
Ты не хочешь пойти со мной? продолжала безнадёжно уговаривать её Рене. Хорошо, подожди немного, ладно? Я найду того, кому ты сможешь доверять. И ещё Тебе надо что-нибудь поесть, подожди