взваливают груду кирпичей, тонну ответственности.
Я не остановил ее раньше. Крепко зажмуриваюсь. Я позволил ей убить его.
- Нет! Разносится по помещению неистовый крик, и, обернувшись, я вижу Джил. Я
виновато стискиваю зубы и чувствую, как внутри все разрывается на части. Нет, нет!
Девушка хватается ладонями за лицо и начинает недоуменно качать головой, не веря в то, что она видит, и я срываюсь с места, и несусь к ней, а она отпрыгивает назад.
- Это мой отец! Не своим голосом кричит Джиллианна, сгибаясь от боли. Я хватаю ее за
плечи, чтобы она не упала, а она впивается ногтями в губы. Это папа, мой папа.
- Джил, я...
- Убирайся! Верещит она, ударив меня по груди. Не трогай, я сказала, не трогай!
- Пожалуйста.
- Это все ты, ты! Ненавижу тебя!
Она свирепо бьет меня, разрываясь от плача, а Ариадна смеется, раскинув в стороны руки и
наблюдая за светом, который гаснет в глазах пастора. Она вдыхает запах смерти.
Тело пастора стремительно падает вниз, так как веревки, сковывающие его запястья,
превращаются в пепел. Огонь утихает, шум испаряется, словно по волшебству, и внезапно Ари, будто подстреленная птица, валится на колени. Широко распахнув глаза, я выпускаю из объятий
Джиллианну и оборачиваюсь. Какого черта? Что за...
Ариадна хватается руками за горло. Дергается в судороге, расправляет плечи, глаза у нее
становятся огромными, яркими, испуганными, и неожиданно из ее тела вылетают тени разных
размеров и форм. Девушка испускает всхлип, оставляя царапины от ногтей на шее, подается
вперед и стискивает до скрипа зубы. Я слышу этот скрип. Он скрипит во мне, он скрипит у меня
между висков и заставляет согнуться от боли.
Что происходит? Я ни черта не понимаю! Черные тени вырываются из тела Ари, и, в
мгновение ока они вылетают из церкви, будто птицы; выползают из окон, будто черви. Не знаю,
что делать, просто верчу головой и вдруг встречаюсь взглядом с отцом, он встает на ноги, и я
ошарашено застываю. Как он это сделал? Как поборол принуждение?
Только потом я замечаю, что все люди в церкви подорвались с мест. Они кричат и со всех
ног несутся к выходу, деря глотки, толкая друг друга, словно они дикие животные, И в этом хаосе
я не вижу ничего, кроме огромных глаз отца, наполненных ужасом. Он тянет ко мне руку, а я
покачиваю головой.
- Нет. Прости.
- Мэтт, папа прорывается ко мне, Мэттью!
Я зажмуриваюсь и схожу с места. Он должен уйти. А я должен поставить точку.
- Мэттью! Доносится до меня его крик. Мэтт!
Толпа уносит отца все дальше, будто лавина, будто цунами, а я плетусь к Джейсону.
В неразберихе и хаосе визжат оконные рамы, гоняемые сильным ветром. Молнии, то и дело,
вспыхивают в затянувшемся, темном небе. Тени выплывают наружу, как демоны, а я наблюдаю
за ними и бездействую. Я абсолютно бесполезен.
- Что происходит? Пытаясь перекричать людей, спрашиваю я. Что это было?
- Ящик Пандоры.
- Но... Кто-то задевает меня, и я неуклюже пячусь в сторону. Но ящика здесь нет!
- Мы неправильно истолковали легенду. Никакого ящика не существует!
- Что?
- Она сама ящик, взволнованно отрезает оборотень. Она сосуд.
Я растерянно оборачиваюсь и вижу, как Ари изнуренно откидывает назад голову, эта сила
отнимает у нее энергию. Она изматывает ее. Никогда прежде Ариадна не была столь беззащитна
и уязвима. Я понимаю, что она не способна сражаться. Не способна дать нам отпор. Это именно
тот момент, которого мы ждали! Ведь завтра Йоль! Мы должны срочно увести Ари домой, тогда
мы выполним обещание и поможем ей.
Я собираюсь сорваться с места, как вдруг в проходе появляются люди в мантиях; мы уже
видели эти мантии. Темно-красные мантии, как цвет венозной крови.
Доминиканский орден.
- Джейсон, толкаю оборотня в бок.
Он уже заметил гостей. Ничего не отвечая, мужчина выходит вперед и становится на краю
пьедестала, прикрывая Ариадну спиной. Я становлюсь рядом с ним, мы наклоняемся вперед и
поочередно прочищаем горло. Десятки людей в мантиях останавливаются всего в нескольких
метрах, и внутри у меня искореживаются внутренности.
- Не стоит, тихо протягивает Джейсон, хрустя костяшками пальцев. Будет умнее, если вы
уйдете. Уйдете прямо сейчас.
Он смотрит на врагов из-под опущенных ресниц, а безликие фанатики не двигаются,
наверняка, понятия не имея, с кем они имеют дело. Я бегло осматриваюсь, пытаясь найти, чем
мне защищаться. Но как только мой взгляд натыкается на изогнутую кочергу, один из
доминиканцев подается вперед и вынимает из внутреннего кармана мантии лезвие. Чудом мне
удается избежать столкновения, отклоняюсь, напрягая мышцы спины, и рычу от боли, которая
ядом прокатывается по позвоночнику. Черт возьми. Как все осточертело. Я несусь на мужчину и
со всей дури ударяю его по ребрам, свирепо размахиваюсь и вонзают кулак в его челюсть.
Мужчина падает, я тяжело дышу. Он валяется у моих ног без чувств, а я его исследую
рассеянным, обезумевшим взглядом и киваю. Киваю сам себе. Я разорву всех. Я смогу, потому
что я не хороший человек. И защищаю я не хорошего человека. Мы злее и безжалостней. У них
жизнь, посвященная религии, у нас моменты, подвластные чувствам.