И чуть в крысоловку не угодил у самого ботинка валялась она в ожидании крыс.
Да, черти! ругнулся участковый, осознав, что он в комнате один, если не считать трупа. Просто неудобный сон с кошмарами еще и галлюцинации притащил
И тут в глаза бросилось что-то светлое на полу, Ветров автоматически перевел взгляд. Поодаль от крысоловки лежали на вышитом полотенце детские косточки так же плотно увитые гибкими стеблями синих колокольчиков. Только теперь стебли стали толще, длиннее, и мерзко извивались десятками маленьких змеек. Новые и новые колокольчики распускались на стеблях, они выползали из глазниц, заплетая череп все гуще с таким же стрекотом, как слышал Ветров на Ведьминой поляне.
Ах ты ж, нечисть! выплюнул Ветров, мгновенно навел на дрянь пистолет и спустил курок.
Щелк! пистолет и не подумал стрелять, но Ветров давил курок снова и снова. Осечка за осечкой в пистолете громко скрежетало, клацало, но участковый не смог сделать ни одного выстрела.
Ну, и что ты встал? скрипнул недовольный голос Аггеича, заставив Ветрова обернуться и вскинуть пистолет.
Старик прямо перед Ветровым стоял и опирался на любимую свою метлу. Его котячий глаз сверкал, как у кота, а человечий был неразличим во мгле.
Получай, гадина!!! заорал Ветров и снова принялся исступленно давить на курок, однако пистолет все равно давал осечки.
Обессиленный, потный, Ветров опустил пистолет, тяжело дыша. Старик хохотал хриплым филином, и сквозь его гадкий смех участковый услышал грохот костей.
Нечто ледяное и твердое коснулось его руки робко сначала, но потом ткнуло неприятно, навязчиво, будто бы палкой. Участковый точно обмер от страха спина покрылась мурашками, он ни шевельнуться не смел, ни взглянуть на того, кто его потрогал. Во вспотевшую ладонь Ветрова точно протиснулась замерзшая детская ручка и сжала так, что стало больно.
Мама, громко всхлипнули у него под боком. Мама
Участковый стоял ни жив, ни мертв, пялился перед собой в темноту, на Аггеича. Спина совсем отнялась, желудок корчился в мучительных спазмах. Он не может выдержать этот ужас Сердце колотилось с бешеной скоростью, вызывая одышку.
Неужели, не видишь, что Инга свою душу отдала за ребятенка вместо тебя? Аггеич укоризненно покачал головой, пропустив мимо смертельный страх Ветрова. Да, это я виноват приходила она ко мне с пацаненком своим. На колоду его положил, в баню отнес да не судьба, бог повелел отдать. Да плакала Инга-то, ух, как плакала! И я сдуру избавь-траву ей открыл. Знаешь, какова трава-то? От любой беды избавит. Но непростая она трава, недобрая: души человечьи ей нужны, чтобы помогла! Мне души нужны, чтобы трава помогла! зло прошипел дед, ухмыльнулся криво и показал острые волчьи клыки. Последняя душа Инге оставалась и спасла бы сынка своего! Но ты полез, эх, ты!
Аггеич еще раз покачал головой, взмахнул метелкой и потянулся прочь, даже и не взглянув на полуобморочного Ветрова. Детская ручка в ладони участкового быстро теплела, обретала жизнь и мягкость. Ветров не выдержал подкосились его ноги, и рухнул он на пол, скорчился, подтянув колени к подбородку. Страх задавил в нем все участковый лежал и плакал, как безумный.
Николенька, пойди сюда, позвал дед, остановившись в дверях, и мальчишка послушно побежал к нему, перескочив скорчившегося Ветрова.
Аггеич обнял его, накрыв свиткой, и снова зыркнул на участкового.
Последняя ночь сегодня была, вздохнул он, кажется, сожалея о чем-то. Ему все равно было, что Ветров не слушает его и не слышит: химородник говорил сам себе:
Пришлось Ингину душонку прихватить, чтобы Николеньку выручить, бо твоя никуды не годная, дырявая! Мне нужен ученик: старею, надобно бесовскую душу передать. Пошли, Николенька!
Николенька с порога оглянулся один глаз у него густо-синий, как колокольчики, а второй такой же, котячий, как у Аггеича.
Не оглядывайся, Николенька, прошептал дел ему на ухо. С порога не оглядываются.
Крепко держа мальчишку, Аггеич развернулся и ушел не оглядываясь растворился в утреннем тумане за секунду до того, как в комнату влетел Петька, всполошившись воплями Ветрова.
***
Петька потел, а в тесном кабинете собралось столпотворение. На стульях возле его стола восседали важные люди: следователь прокуратуры
из Донецка Анатолий Лис, начальник из Докучаевска подполковник Панкратов и сам Игорь Анисимов. Но уже далеко не тот грозный бизнесмен бандитской руки, а серый, присмиревший сморчок с огромной лысиной на высохшей голове. Его глаза были полны глухой тоски, Анисимов теребил заношенный свитер и кричал:
Да, я психанул, когда узнал, что это не мой сын! Идиот какой, безмозглый осел! Да, у меня никогда не будет своих детей, и я разозлился, когда узнал, что Инга мне изменила! Но потом У меня, ведь не будет своих детей! рявкнул он, схватил Лиса за воротник и давай трепать.
Гражданин! налетел Панкратов и скрутил Анисимова, оттащив от следователя.
Запишу вам!.. начал, было, Лис, однако Панкратов сдвинул брови.
Продолжайте, Анисимов! позволил начальник, и Анисимов, присмирев, начал сокрушенно блеять:
Я вывел часть денег из актива и собрал эти чертовы тысячи евро на лечение сына! Я заказал самолет и забронировал место в Германии! Они смотрели его анализы и сказали, что через пару лет мы забудем об этой проклятой болезни! У меня, ведь, не будет детей, никогда не будет детей! Мне все равно, с кем она спала это был мой сын! Но Инга сбежала, и я нигде ее не нашел!