Не утруждаю себя пройти дальше, совершенно расстроившись, и только лишь когда слышу странные булькающие звуки, доносимые из глубины комнаты, медленно подхожу к креслу.
Истошный крик вырывается из горла, когда я вижу Катрину, полулежащую в кресле. Ее голова откинута на плечо, и мне хорошо видна ее изогнутая шея с отвратительно кровавой раной, из которой еще сочится кровь. Рука, покоящаяся на подлокотнике, дергается, и Катрина делает вдох, при котором и слышится это противное бульканье.
Я хочу ей помочь, зажимая уродливую рану ладонью, но, кажется, делаю еще хуже, потому что она вдруг закашливается, и скопившаяся в ее рту кровь яркими брызгами ложится на мои оголенные плечи, грудь, лицо. Но даже не это самое страшное, а то, что она, горячая и липкая, все продолжает просачиваться сквозь мои пальцы, и я уже точно знаю, что мне не успеть, не спасти, не справиться.
Кто-нибудь, помогите, помогите, помогите, сначала я просто шепчу, будто читаю молитву, а потом кричу, громко, сквозь всхлипы и истерику, отчаянно мотая головой и отказываясь верить в увиденное.
Ведь этого не может быть, ведь только полчаса назад Катрина разговаривала со мной и залпом пила шампанское, собираясь на ужин.
Ведь этот день не должен был стать для нее последним, но будто назло стал им.
Продолжаю кричать помогите даже когда открывается двери, и в комнату входят люди, которые не торопятся подбежать ко мне. Сквозь пелену слез, до сих пор отчаянно прижимая рану, я с трудом различаю их пугающе равнодушные лица-бездушные маски. Некоторые из них даже смеются, указывая на меня пальцем и перешептываясь. И в этот момент я ненавижу их, ненавижу так сильно, что вместо просьб о помощи кричу проклятия.
Лишь когда в комнате появляется Господин, я выдыхаю слава Богу, надеясь, что он не такой, что он пришел сюда помочь, но вместо
этого он с силой хватает меня за предплечье, вынуждая оторваться от Катрины, и тащит за собой, пока я пытаюсь объяснить ситуацию:
Он убил ее, они ушли вместе, но она так и не вернулась, не вышла, я говорю это сквозь всхлипы, задыхаясь от слез и не успевая переставлять ноги, отчего то и дело спотыкаюсь, но, удерживаемая сильной рукой, вновь нахожу равновесие. Она была жива Катрина. Зачем он сделал это?
Замолчи, Джил.
Замолчать? Господи, Катрина мертва-мертва-мертва. Ее убили, а он просит меня замолчать? Есть ли в нем хоть капля сострадания?
Его хватка на моей руке становится жестче, и он заставляет меня зашипеть от боли, не обращая внимания на то, что я почти царапаю его в желании разжать пальцы. Бесполезно, и я, как тряпичная кукла, следую за ним, пока он не заходит в пустую комнату, толкая меня с такой силой, что я путаюсь в подоле платья и унизительно падаю, едва успевая вытянуть перед собой руки.
Хозяин проходит мимо меня, спокойно и неторопливо, и я, до сих пор не поднимая головы, слежу за его начищенными ботинками, когда он останавливается у стола и наливает себе выпить. Если честно, сейчас, я отдала бы многое всего лишь за один глоток алкоголя.
Так что ты говорила насчет Катрины? Это та девушка, да? его голос мягкий, успокаивающий, и я изумленно затихаю, поднимая голову и наблюдая за тем, как он устало усаживается в кресло и, закидывая ногу на ногу, начинает сверлить меня пристальным взглядом. Различаю в нем всполохи ярости, что никак не вяжется со слишком бесстрастным видом, который не предвещает ничего хорошего.
Он убил ее. Вацлав.
И что? он до сих пор наигранно невозмутим, но я все равно вижу, как напряжена его рука, сжимающая стакан с напитком, как меняется его дыхание, становясь частым и поверхностным, как раздуваются его ноздри, вдыхающие металлический запах крови, пропитавшей меня насквозь. И от его невинного вопроса становится не по себе, потому что он в этой смерти не видит ничего особенного.
Он убил человека.
Может, потому, что имел на это право? Рэми иронично изгибает брови, ожидая моего ответа, а я не нахожу слов, потому что не могу понять, что это за право, когда ты можешь безнаказанно убивать людей.
Я не понимаю, беспомощно пожимаю плечами, поджимая губы и вновь всхлипывая. Фигура сидящего передо мной Господина расплывается в сплошное бесформенно пятно, и я безрезультатно пытаюсь стереть слезы, все больше содрогаясь в рыданиях и действительно ничего не понимая. Я так хочу домой, к маме, где нет этого жестокого мира и Хозяина моего нет тоже. Я хочу домой, хочу домой, хочу домой Прошу вас, я так хочу домой.
Хватит, твои желания не волнуют меня, он говорит это тихо, наклоняя стакан туда-обратно и как бы между прочим разглядывая напиток в нем. Помни, ты подписала договор и теперь принадлежишь мне, так же, как Катрина принадлежала Вацлаву. Теперь твой дом рядом со мной там, где я захочу. Тебе все ясно?
Значит, вы тоже имеет право убить меня? Просто так?
Значит.
Я плачу навзрыд, сотрясаясь всем телом и пряча лицо в ладони. Мне так стыдно за свою слабость, но именно сейчас, когда я столкнулась со смертью, понимаю насколько серьезна затеянная мною игра.
Тогда к чему медлить?
Ему хватает секунды, чтобы одним стремительным рывком оказаться возле меня и, схватив за волосы на затылке, с легкостью поднять меня с пола. И в этот момент мне становится воистину страшно, потому что ярость, притаившаяся в его глазах, находит выход во вкрадчивой и медленной речи: