Гнать засранцев маршем, а тако же в хвост и в гриву, со всею пролетарскою беспощадностию, исключения делая токмо преискуснейшим стрелкам винтовальным, дабы избежать последующего дрожания телесного.
Сие ко мне не относится, слабо улыбнулся бывший гвардейский полковник. Когда брата пришли арестовывать, я по их подпоручику с семи шагов промахнулся. Не беспокойтесь, Ваше Высочество, сил для ходьбы ещё достаточно.
И всё же
Не стоит забот, право слово. Дойду.
Погодите, внезапно оживился унтер. А не был ли тот подпоручик невысокого росту, поперёк себя шире, с редкими зубами, да рыжий?
Не разглядывал, но вроде бы похож, ответил Тучков.
Да что же вы сразу-то не сказали, ваше благородие?
О чём?
Так ведь эта гнида ой, простите, подпоручик Семёновского полка Артур Виллимович Кацман, сука остзейская, празднуя чудесное избавление от смерти, изволили напиться допьяна и утонуть поутру в проруби на Мойке. Радость-то какая, ваше благородие! и тут же, перейдя на крик, проорал в сторону обоза. Митроха, тёмная твоя душа, подай сани господину рядовому!
День в дороге тянулся неимоверно долго, но когда колонна наконец-то остановилась на ночлег в забытой даже чёртом чухонской деревушке, снедаемый любопытством Александр Павлович поспешил найти бывшего полковника. Заинтригованный совершенно, он обнаружил штрафника в преинтереснейшей ситуации за столом, с кружкой чего-то подозрительно пахнущего, в окружении унтеров, с раскрасневшейся физиономией.
Смирна-а-а! рявкнул заметивший высокое начальство егерь, заставив в очередной раз поморщиться.
Зачем изображать показное рвение, если исполняешь приказы командира батальона только тогда, когда они не расходятся с неведомым, но изложенным на бумаге предписанием? Заглянуть бы в него хоть одним глазком Нет, лишь виновато разводят руками, но при случае обязательно цитируют краткие выдержки. И что же в двух третях, что ещё не услышано?
"Какое трогательное единение с народом", с небольшой завистью подумал Александр, приветливо улыбаясь. "Вполне себе гармония, предмет мечтаний господина Руссо".
Ваше Высочество, тут смутившийся Тучков не договорил.
Полно вам, Александр Андреевич, лучше к столу пригласите.
Пригласили, подвинулись, втайне гордясь, что не погнушался. Да что втайне, на лицах написано запомним и детям передадим! И тут же сунули в руку глиняную кружку, которую сиятельный прапорщик опрокинул единым духом. И застыл, тщетно силясь вздохнуть.
Это что, из рыбьей чешуи делают? спросил хрипло, и сам удивился внезапно севшему голосу.
Чудной народец эти чухонцы, откликнулся сидевший рядом егерь и заботливо подвинул деревянное блюдо. Закусите, Ваше Высочество.
Александр не отвечал, чувствуя мерзкий вкус во рту, зажёгшийся огонь в желудке, и невиданное умиление в душе. Ощутил себя плотью от плоти земли русской, частичкой соли её, и и и псом поганым, предавшим и продавшим родного отца. Забылись и мама-немка, бабушка-немка, ещё одна бабушка тоже немка, дедушка вот тут лучше считать наполовину немцем, не то ведь и досчитаться можно! И осталась навеянная дрянной чухонской водкой обыкновенная русская тоска А может и не обыкновенная
Закусочки вот, продолжал беспокоиться сосед. Знатная закусочка!
Лукавил, усатый чёрт! В сравнении с ужином штрафников, стол унтеров выглядел неожиданно бедно гороховая каша с салом, сухари, сало уже без каши, несколько крупных
луковиц, пара дюжин печёных яиц в глубокой миске. Зато есть пузатый кувшин. Сменяли на харчи?
Заметив недоумение, егерь скользнул взглядом по отгораживающей угол занавеске, за которой угадывалось какое-то шевеление:
Мальцы там голодные, Ваше Высочество. Вот мы и немного
Пёстрая от заплат тряпка колыхнулась, открыв худую чумазую мордочку.
Поди-ка сюда, позвал Александр, нашаривая в кармане серебряную полтину. Держи.
Не понимают они по-нашему.
Но мальчуган лет шести оказался сообразительным подбежал, выхватил монету, и тут же юркнул обратно под всеобщий одобрительный смех.
Вот, а ты говорил не поймёт.
Чужое брать, тут сообразительности не надобно, унтер вздохнул. А медью лучше бы было отберут ведь.
Кто?
Управляющий ихний и отберёт.
Да как он посмеет!?
Недоимки, Ваше Высочество.
Александр стукнул кулаком по столу, хотел что-то сказать и промолчал, потянувшись к кувшину.
Утром командир батальона проснуться не смог, поднялся только к обеду, мучимый головной болью, стыдом за беспомощное состояние, и провалами в памяти. Сунувшийся с помощью Василий был обруган нещадно с посулом драния батогами на ближайшем привале.
Так уже, Ваше Высочество, привал.
Александр представил вопли, которые могли бы производиться денщиком при экзекуции, вздрогнул, и вяло отмахнулся:
Батоги отменяю. Но всё равно поди прочь.
Обнаружившийся на тех же санях Тучков облизал сухие губы и посоветовал, осторожно выговаривая слова:
Пётр Великий опохмеляться не запрещал.
Точно ли так?
Прямого указа не издавал, конечно. Грозен был государь, ничего не скажу, но ведь не зверь же какой?
Вы определённо в этом уверены, Александр Андреевич?
Поправление здоровья командира не может не послужить ко благу Отечества. Васька, чарки где, ирод?