Один из мужчин, - для меня лишь черный силуэт на фоне пламени, - присел у костра и стал ругаться. Иначе и не скажешь. Я не понимала ни слова, но точно узнавала эту интонацию. Неизменную, хорошо знакомую интонацию ворчливого уставшего человека, когда ему все не так и все не то. Да это же Одуванчик! Мне, наконец, удалось узнать его по воздушной прическе.
Одуванчик ворошил горящий плавник, выпуская искры в темное небо, и продолжал ворчать, что-то вроде - плохо разожгли, или слишком сильно разожгли, читалось в его низком хриплом ворчании, дров-то мало, чем прикажете топить далеко за полночь, когда этот плавник прогорит, а другого вы, ленивые неандерталки, не натаскали?
Из-за костра глубокие морщины и глазные впадины стали еще глубже, резче, он нахмурился и устало глядел на пламя. Тяжелый выдался денек, читалось в его глазах, каждый раз так, то крокодилы, то какие-то бледные беглянки, нет, чтобы спокойно дойти, хоть бы раз до...
Я шумно выдохнула. Одуванчик смотрел на меня, поверх оранжевых языков пламени. Я смотрела на него и, клянусь, читала его эмоции, как раскрытую книгу.
Четверо других мужчин, пока мы переглядывались с Одуванчиком, тоже опустились на землю вокруг костра. Откуда-то появилась завернутая в листья рыба.
Одна.
Одуванчик отвернулся от меня, сосредоточившись на рыбе. Рыбища была небольшая, но внушительная. Чешуя отливала рубинами, пока Тигр - я разглядела белые полосы шрамов на его голой спине, - чистил ее остро заточенным камнем. Примитивное орудие труда, как написали бы авторы школьных учебников по истории.
Вас бы сюда, думала я, даже не зная к кому обращаюсь, то ли к авторам учебников, то ли к историкам, на основе работ которых эти учебники составляли. Знала только одно - кто угодно, лишь бы вместо меня. Даже какой-нибудь ихтиолог - фанат рыбешек древности - сейчас пищал бы тут от восторга, а не умирал от голода и не гипнотизировал бы эту рыбину в руках неандертальца. Может быть, он собрал бы очищенную чешую, череп или плавники для передачи музею, может быть, он бы даже знал название или род этой рыбы. Я и без того чувствовала себя неважно, но когда представляла, сколько энциклопедических знаний было мне неведомо, становилось совсем паршиво.
Я спортсменка. Я могу проехаться на велосипеде без рук. Знаю преимущества большинства велосипедных марок и их недостатки, а еще почему у того или иного велосипеда определенное количество скоростей. Это и есть мои уникальные знания и способности. И они мне совершенно не пригодятся, если только я не собираюсь изобретать велосипед юрского периода.
Мужчины не разговаривали. Тигр бережно счищал твердую чешую с рыбьих боков. Я глотала слюни. Девушки сбились в кучу. Какой бы период это ни был, женщины на кухню не допускались. Кое в чем мне повезло, а?
Когда с рыбой было покончено, Тигр передал тушку Одуванчику. Тот громогласно всосал сырые рыбьи глаза и улыбнулся. Настроение у него улучшилось. Затем двумя пальцами выдрал из зубастой рыбьей пасти язык и стал сосредоточенно пережевывать.
Голод? Кажется, здесь кто-то говорил о голоде? Точно не я.
Одуванчик вернул безглазую и безязыкастую рыбину Тигру. Тот снова взялся за нож, полоснул рыбье пузо и достал потроха.
Тина Тёрнер - а она, похоже, старшая или главная среди женщин, - подошла к мужчинам, села рядом, низко склонив голову и вытянув перед собой руки. Тигр положил ей на одну ладонь рыбью печень и икру, на другую желчный пузырь. Тина Тёрнер съела прямо там, не разгибаясь, и икру, и печень, а с желчным пузырем вернулась к другим.
Это что, их порция?! А мне по статусу достанутся хвост и плавники и то если повезет?
Девушки низкими тихими голосами затянули песню. Я прищурилась, силясь разглядеть их действия. Одна рыла руками песок, Тина Тёрнер по-прежнему держала рыбий пузырь на вытянутой руке, остальные сидели с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, бормотали песню про согласные буквы алфавита.
- Э-м-м-м.... - затянула первая.
- Пэ-э-э, - бормотала вторая.
- Э-с-с-с, - шипела третья.
По общим впечатлениям, это походило на торжественные похороны рыбьего пузыря. В детстве, в том возрасте, когда мы вдруг заинтересовались природой смерти, мы часто играли похожим образом. Хоронили мертвых букашек или убитых нами же муравьев и обязательно, по всей строгости ритуала, кто-то
пел заунывные бессловесные песни, а кто-то плакал, иногда даже по-настоящему, целиком вживаясь в роль плакальщиц.
Тина Тёрнер с пчелиным ульем на голове прокусила пузырь зубами и песня резко оборвалась. В вырытую ямку Тёрнер в оглушительной тишине опустила пузырь и сгребла песок одной ладонью сверху.
- Эс Пэ, - подытожила третья.
Тёрнер уселась рядом с девушками. За время ритуала мужчины не коснулись рыбины, за ее разделку Тигр принялся только сейчас. Он разрезал рыбу надвое, положив на камень. Отсек голову и снова передал Одуванчику. Отнес сам одну половину филе Тёрнер, а вместе со второй вернулся к костру и мужчинам.
Замечательно поделили, ничего не скажешь!
Женщины с превеликой осторожностью разделили филе между собой и стали есть. Мужчины дождались, пока Одуванчик обсосет рыбий череп, и только потом разделили свою порцию филе на одинаковые доли.