И у меня, возможно, никогда больше не будет такой возможности.
Он кивает во второй раз, и я чувствую себя немного победительницей от информации, которую я собрала на данный момент. И снова собранные мной плоды исчезают, и я подбираю еще несколько с земли. Пробираясь через заросли, я подбегаю к покрытому листьями кустарнику и собираю несколько его ягод. Возвращаясь к стене, я предлагаю ему все фрукты в надежде, что он ответит на больше моих вопросов.
Он нюхает ягоды и откусывает, как будто изучая вкус. По-видимому, удовлетворенный, он закидывает в рот еще две, быстро пережевывая.
Я сосредотачиваюсь на шраме вдоль его шеи, который кажется старше, потому что он уже розовый и зажил. Серебристая металлическая полоска вокруг его горла впивается в плоть там, и я пытаюсь определить его назначение.
Ты не разговариваешь?
Он разочарованно качает головой, но быстро подавляет ее, когда откусывает еще одну фигу, и уголки его губ приподнимаются в улыбке, которая растягивает шрам у глаза. Как будто он никогда не устанет от этого вкуса.
У тебя есть семья? В тот момент, когда эти слова слетают с моих губ, моя грудь наполняется сожалением.
Плод в его руках падает на землю, и я вижу, что он дрожит.
Он ударяет себя тыльной стороной ладони по виску, и мучительный стон первый звук, который он издает.
Я Мне жаль. Я не имел в виду
Вскакивая с корточек, он делает несколько шагов, его босые ноги поднимают облачка песка, пока он не останавливается. На долю секунды мне кажется, что он собирается сесть обратно, но вместо этого он ныряет между проволокой забора, и у меня перехватывает дыхание.
Нет! Подожди! Не надо!
Он ползет на четвереньках, лавируя между искалеченными ногами Разбойников, пока я не перестаю его видеть.
О, Боже. О, Боже.
Поднимаясь на ноги, я заставляю свое сердце не выпрыгивать из груди галопом, когда тянусь к ветке платана. Упираясь ногой, я отталкиваюсь и взбираюсь, подтягиваясь по ветвям, все выше и выше на дерево.
Наконец, достигнув вершины стены, я вглядываюсь в загон Разбойников, которые кажутся встревоженными и подергивающимися, расхаживая быстрее, чем раньше.
Никаких признаков мальчика.
Я осматриваю бесплодную землю по обе стороны загона.
Ничего.
Змеящийся черный дым проникает в мое сознание, как это происходит всякий раз, когда случаются плохие вещи, и тьма проникает внутрь. Голоса отдаются эхом в моем черепе.
Это твоя вина! Это твоя вина! Это твоя вина! Это твоя вина!
Он исчез.
Или, возможно, он уже мертв.
И это моя вина.
Глава 3
Абель лежит у меня на коленях,
спит, пока я глажу его по волосам. Его тело дергается от случайного всхлипывания, потому что он плакал до изнеможения. Мы путешествовали почти два часа, и я благодарна за то, что могу сосредоточить свое внимание на моем спящем брате, а не на всех испуганных лицах, которые меня окружают. Все мы упаковались в грузовик, направляясь в место, которое вызывает одновременно любопытство и ужас.
Засушливая жара пустыни сидит неподвижным облаком страданий, делая тесное пространство невыносимым из-за густого, удушающего тепла, которое ослабляет мышцы и вызывает головокружение. От невыносимого запаха тела и мочи от мокрых подгузников одного из младших мальчиков у меня щиплет в носу. Даже ветер, пробивающийся сквозь брезент, не приносит особого облегчения.
Пот стекает по моей задней части шеи, но я отказываюсь вытирать его, опасаясь, что коснусь щетины того, что когда-то было моими длинными волосами. Вместо этого я использую воротник своей рубашки и вытираю влагу из горла. Я бы ничего так не хотела, как лечь рядом с Абелем и закрыть глаза, стать жертвой зверя, который дергает меня за веки, чтобы уснуть, но я не могу.
Я должна бодрствовать.
Хотя мне не нравится тишина. Это заставляет меня думать о моей матери и Саре. И мне нужно засунуть их в место, где я смогу оплакивать их позже, потому что я не буду плакать перед всеми этими мужчинами.
За последний час настроение изменилось, по большей части успокоившись, за исключением нескольких младших мальчиков, которые продолжают звать своих матерей и рыдать, когда ни у кого не хватает духу сказать им, что они, скорее всего, мертвы. Мрачный занавес поражения повис в воздухе, высасывая из нас все, что могло еще остаться в нас для борьбы.
Это истощает, не знать, что с тобой случится, будешь ли ты жив в течение следующего часа, или желать, чтобы этого не было.
Хотя мне физически больно быть здесь без нее, я рада за то, что сделала моя мама. Мысль об Абеле, путешествующем в одиночку со всеми этими незнакомцами, которого тащат, как скот, и на которого орут эти монстры, это мысль, которая вызывает еще одну резь в моих глазах, и мне приходится сморгнуть слезы, которые так и чешутся навернуться следом.
В моей голове всплывают слова моего отца, которые он произносил несколько раз во время наших охот, когда я рыдала, наблюдая, как животное истекает кровью из раны, которую я нанесла.
Там, где речь идет о выживании, слезам нет места. Оставайтесь сосредоточенными и оставайтесь в живых.
Я бы все отдала, чтобы мой папа был здесь, с нами. У него были бы ответы, план. Я чувствовала бы себя смелее, когда он сидел рядом со мной.