На краю базара сидел торговец церковной утварью. На столике перед ним рядами разложены «Златые алтари», «Врата вечности», «Жития святых», псалтыри, связка восковых свечей, а с другой стороны четки, ладанки, медальоны, нательные крестики, настенные образа святых и маленькие картинки для закладки в молитвенники.
Пятрас, чуть завидев книгу, не мог удержаться, чтобы не остановиться и не полистать. Порылся он и здесь, но ничего нового для себя не обнаружил. Молитвенники и псалтыри купил отец, календарь купили на рождество, «Геновайте» Ивинскиса тоже есть дома, Но вот продавец достает две еще не виданные книжки. Пятрас берет одну и читает: «Микалоюс Акелевич. Азбука Лементорюс, или начало науки, составлен для малых детей, цена пять полушек».
«Лементорюс»
заинтересовал Пятраса: книжонка дешевая, взять бы ее для Микутиса тот уж в старом букваре чуть не все слоги поисколол указкой «дисципулкой». Тогда продавец вытаскивает еще одну, древнюю книжицу под названием: «Симонас Станявича. Жемайтийские песни». Пятраса привлекает и эта книжонка. Он большой любитель пения. Дома у него лежат «Песни светские и духовные» Страздаса, и немало песен переписано своей рукой. Возьмет он и эти жемайтийские. Только хватит ли денег? Хватит! Даже еще две гривны останутся. Пятрас расстегивает сермягу и засовывает книжки поглубже за пазуху.
Юозас Пранайтис знает страсть своего друга к чтению и теперь не обращает внимания на его покупки, но привязавшийся спутник дивится:
Ишь какой разумник! Книги читает!.. А писать умеешь?
Умею, отвечает Пятрас.
А Юозас добавляет:
У него много песен записано. Очень хорошие, каких у нас никто и не слыхивал, теперь их все багинские деревни распевают.
А кто ж тебя так обучил? И грамоте и письму? допрашивает незнакомец.
Сызмала. Первым долгом дарактор, потом дядя.
Дядя, говоришь? А кто твой дядя?
Дядя Пятраса лакей. Служит у пана Сурвилы в поместье Клявай. Пятрас очень уважает дядю и вовсе не собирается первому встречному про него рассказывать. Поэтому, пропустив вопрос мимо ушей, обращается к Юозасу:
Вот всего и накупили. Может, сходим в город, поглядим?
Но у Пранайтиса еще одна забота покупка пороха. Расторопный человек завоевал его доверие. Отведя его подальше от продавца церковных товаров и оглядевшись, не слышит ли кто, Пранайтис спрашивает:
А не знаете случайно, где бы пороха купить?
Человек удивляется:
Пороха?.. А зачем тебе порох?
Охотиться люблю.
И ружье есть?
Есть.
Человек минуту обдумывает. Еще раз внимательно вглядывается в обоих друзей. Понравились они ему с первой встречи. Тот, что покупал книги, мужчина рослый, лет ему уж под тридцать, русый, с продолговатым лицом, длинным носом, крепкими, жилистыми руками, с виду толковый и дотошный. Сероватые глаза его не скользят поверху, а смотрят внимательно, открыто, хоть и угрюмо. Другой пониже ростом, чернявый, тоже крепкий, смелый и рассудительный, пожалуй, еще поупрямее первого. Уставится карими глазами из-под темных, густых бровей становится даже малость не по себе. С незнакомцем разговаривает он уважительно, но без тени заискивания. Видно, и среди крепостных Скродского завелись крепкие ребята, приходит к выводу незнакомец.
Так как насчет пороха? не отстает Пранайтис.
Человек одобрительно кивает головой:
Ладно. Отыщем и порох. А ты его приберегай. По воронам не пали. Понадобится для зверя покрупнее добавляет он, как-то странно прищурив левый глаз.
Неизвестно отчего, только доверием к этому человеку проникся теперь и Пятрас. Все втроем подошли уже к окраине площади, как вдруг справа, где начинается главная городская улица, забил барабан. Барабанный бой означает, что предстоит какое-нибудь важное объявление: может, новые правила графа Чапского насчет базаров, а может указ властей. Бывает, что так извещают о крупном преступлении, убийстве, грабеже, краже, о беглом колоднике, крепостном, солдате. Все стали протискиваться к тому месту, где гремел барабан.
Сквозь толчею пробиралось несколько мужчин. Барабанил человек с желтыми пуговицами, похожий на канцелярского служителя. Следом шагали дюжий жандарм с подкрученными усами, с красными шнурами на груди и другой мужчина, одетый по-барски, с пачкой бумаг в руке. За ними кедайнский исправник, становой пристав, жандармский ротмистр и главный управитель поместий графа Чапского, В толпе шныряло еще несколько стражников и жандармов. С соседних улиц, со всех концов рынка, разбрызгивая грязь, стекались люди, словно барабан сзывал на какое-то необычайное торжество.
Барабанщик и сопровождавшие его остановились, а тот, с бумагами, влез на сани, чтобы все его видели и слышали. Люди сгрудились, шумели, кричали; угодив в лужу, кто ругался, кто смеялся, и казалось, трудно будет разобрать, о чем скажет пан, стоящий на санях. Но шум толпы заглушила нараставшая барабанная дробь. Внезапно она оборвалась.
Пан крикнул с саней:
Эй, люди! Люди!.. Тише!.. Слушайте!.. Слушайте манифест его величества государя императора Александра Второго! Манифест об уничтожении крепостного права, панщины!
При этих словах толпа замерла как завороженная. До всех доходили слухи о скорой отмене крепостного ярма. Толки эти велись уже несколько лет, люди и верить в это перестали. И вот наконец! Неужели взаправду?! Многие даже шеи вытянули и