А тот хвалился, что немало навидался и наслышался в столице, и все возвращался к царскому манифесту, утверждая, что паны припрятали подлинную грамоту, а объявили другую, которая еще на два года затягивает барщину и оставляет землю панам. Крестьяне уже начинали верить, и прежде других Даубарас.
Коли уж царь людей пожаловал, прикидывал вслух старик, так и предоставил бы и землю и волю. А так ни то ни сё. Опять два года кабалы, а потом еще выкуп, да и то с панского согласия! Панам с этого прибыль, а нам, и детям нашим, и детям детей наших вечное ярмо!
Верно! воскликнул проезжий. Потому я и говорю: не подписывайте панам никаких бумаг! Обождите. Царь дознается и велит прочесть свою доподлинную грамоту. Тогда все иначе пойдет. Получите землю безо всякого выкупа.
А как с барщиной? спросил Норейка. Работать на пана или нет?
Проезжий отрезал, широко взмахнув рукой:
Дураками надо быть, чтобы работать. Будете панов слушаться и на них спину гнуть все останется по старинке. Паны царю скажут, будто вы ни земли, ни воли не желаете, дескать, вам и так хорошо. И царь панов послушается.
Тем временем кузнец поправил удила, незнакомец взнуздал лошадь.
Сколько тебе за труды, коваль? обратился он к Дундулису.
Кузнец был остер и боек на язык.
Эх, что с тебя взять отмахнулся он. Увидишь царя замолвь словечко, чтоб приказал он и Дундулису хоть полнадела нарезать тут же, возле кузнечного огорода. Надоело у горна жариться, дым да искры глотать.
Громко рассмеялись крестьяне, но незнакомец не рассердился.
Ладно, коваль, запомню. Коли не у царя, так, может, где в другом месте когда-нибудь мое слово вес будет иметь Спасибо, коваль, за починку, а тебе, дяденька, за табачок, кивнул он Даубарасу. Добрым словом вас помяну.
Он уже садился в седло, но, словно спохватившись, опросил:
А как, мужики, самым ближним путем добраться до Дымши? Может, слышали шляхтича, лекаря?
Лекаря Дымшу, шляхтича, все шиленские отлично знали. Проживал он всего в какой-нибудь миле отсюда, в казенных лесах, Сын у него служил лесничим, а сам Дымша разъезжал по округе, занимаясь ремеслом ветеринара и фельдшера. В народе его очень любили и уважали за отзывчивость, доброе сердце, жизнерадостность, а особенно за то, что не водил дружбы с панами, вместе с крепостными проклинал Скродского и все твердил скоро наступят лучшие времена и люди получат землю. С самыми надежными лекарь Дымша исподтишка толковал и против царя и царской власти, оглядевшись, нет ли чужих, нашептывал,
что поляки собираются подняться против правительства, что восстанет и Литва.
Вопрос незнакомого верхового снова подстегнул любопытство крестьян.
А что? По делу к пану Дымше? не выдержал Кедулис.
Но незнакомец опять отвечал таинственно:
Может, по делу, а может, и без дела не поймешь. Что для меня дело, для другого безделье Так по какой дороге всего ближе?
Крестьяне стали объяснять, как проехать к Дымше. Их доверие к незнакомцу возросло. Видать, неплохой человек, коли едет к лекарю, да еще без видимой надобности. Может, родня или добрый приятель.
Проезжий, выслушав указания, вскочил в седло и, подхлестнув коня, затрусил к лесу, синевшему вдалеке.
Проводив незнакомца, шиленцы не торопились по домам. Разговоры о манифесте, крепостном ярме, панских происках не выходили из головы, Надвигались весенние работы. Скоро погонят на барщину, Идти или не идти? До чего въелось в плоть и кровь это проклятое крепостное право! А ежели воспротивиться Может, и есть другая царская грамота?.. Не иначе есть. Не будь ее, сами паны и этакой бы не придумали.
Докурив трубки и покончив с делами в кузнице, крестьяне разошлись. В деревне всякий рассказывал соседям об услышанном. Кое-что знали и односельчане. Слухи, толки, пересуды все росли, разбухали.
Когда ветер ранней весны в полдень разгоняет тучи и волна тепла захлестывает поля и деревню, люди выходят во двор, глядят на небо, на луга да пашни и раздумывают: еще день-другой, и придется запрягать волов и пахать свои полоски.
Бальсис человек прилежный и предусмотрительный. Ко всякому времени года готовился заранее. Поэтому и теперь, с наступлением весны, начал заботиться о приближающейся страде. Прежде всего вытащил из-под навеса соху. Повертел, приподнял, налег на рукояти ничего, оглобля выдержит, только полоз разболтался, придется подвязать новыми подтужинами. А где же сошник?
Пятрас! крикнул он сыну. Нет ли где сошника?
Сын вышел из-под навеса с куском железа один конец заострен, а другой согнут так, чтобы насадить на полоз.
Вот, показал он отцу на сошник.
Отец повертел, обмахнул ладонью и оглядел со всех сторон.
Заржавел Ржа разъедает. Не положили, как надобно
Сын махнул рукой:
Велико дело!.. Взрежет две борозды как серебро заблестит. Да, наконец, пусть разъедает. Надоело
На руках его носи, то прижимай, то поднимай, а пахота будто свинья рылом копала. Сделаем, батя, плуг. Будем работать, как крестьяне из-под Ленчяй. Видел я прошлый год, они пары поднимали. Земля сухая, суглинок, а как идет смотреть приятно: глубже, шире, борозда в борозду вот это работа!