Ответ юной Жертрудес оказал свое действие, смягчив раздражение, явно прокравшееся в предыдущую фразу женщины, которая, как теперь уже ясно, была ее ближайшей подругой, доброй Аной, Ани́кас или Ани́ньяс, как звала ее Жертрудес, образуя ласкательную форму так, как принято в провинции Миньо.
Простодушная Ана снова заговорила прежним ласковым тоном и с прежней мягкостью.
Милая моя Жертрудиньяс, послушай, что скажу я тебе перед лицом святой угодницы Анны, внемлющей нам Я ведь вседневно слежу за тем, чтобы теплилась ее лампадка, так покойный отец мой велел, в завещании его прямо сказано, «пускай моя единственная дочь ест похлебку без сала, лишь бы хватало масла в лампадке часовни святой Анны над аркой». Вот и гляди, могу ли я хоть денек пропустить! А коли расхвораюсь, за меня муж постарается Бедный! Знать бы, что с ним! И зачем только понесло его в Лиссабон, чтобы притянуть к ответу должников, а взыщет ли он когда-нибудь с них долги, один бог ведает Но вот поехал он туда, там и скитается, я-то всего только год с ним и пожила и вот осталась одна, с маленьким моим Фернандо, он уже говорит «папа», бедный мальчонка! А отец еще и не слышал его, да и бог знает, услышит ли И в сердце у меня недоброе предчувствие нет, не услышит он
И слезы одна за другой покатились по щекам бедной молодки, отчего она стала еще краше и привлекательнее.
А читателю следует знать, что Ана была очень хороша собой; вскоре он узнает, почему это столь важно.
Слезы доброй Аны хоть и были искренними и прочувствованными, но не прервали ее речей и на долю секунды; она продолжала:
Да, да, я правду говорю. Подсказывает мое сердце, что и мне, и моим близким грозят великие беды, и предчувствую я, что одного только можно ждать от этого епископа разорения и погибели нашего города; все они хороши, что он, что его каноники, и сборщики податей, и алебардщики, и все его прихвостни из городского собора.
Не забудь при перечне преподобного отца Жоана да Аррифану, тоже хорош. Но этому не бывать, Аниньяс, нас спасет помощь господа и правосудие короля дона Педро.
Как ему сюда добраться, девушка? Ты что, забыла, что случилось в наших краях после того, как народ поднялся против притеснений тирана епископа дона Педро? Забыла про интердикт, про отлучения от церкви? А потом епископ договорился обо всем с королем и с самим папой, и с тех пор королевское правосудие ни разу не соизволило заглянуть в наши края, позаботиться о том, чтобы соблюдались наши вольности, заступиться за нас, нас бросили на произвол епископа и его челяди. Как же теперь король дон Педро?..
Помню я все это, помню, а вот увидишь, король сюда пожалует в тот миг, когда они меньше всего будут его ждать, и в королевской деснице будет меч, уготованный самим господом на погибель тиранам и притеснителям народа.
Скорее бы содеял господь это чудо, Жертрудиньяс. Не то худо мне придется; ведь не далее как сегодня был у меня проклятый епископов сводник, его податной, что сбор за вино взимает; он по утрам народ обирает в податной палате, а вечерами занимается ремеслом демона-искусителя, не дает покою честным женщинам и девицам города Порто
Все ради того, чтобы сослужить службу церкви божией и приумножить ее воинство!.. Так они говорят
Да уж, голубка! И откуда только взялся этот епископ на нашу голову.
Его покойный король назначил. В конце его жизни все им вертели, как хотели, особенно монахи да священники и военная братия, можно подумать, бог отдал это королевство им в собственность Только не бог, грех так говорить, дьявол это содеял за наши грехи. Но что сказал тебе податной?
Будь он проклят! То самое и сказал, что всегда твердит: что нужно бы мне быть поблагоразумнее да поосторожнее; что следовало бы мне пойти туда, куда велено, либо принять епископа у себя; что не дело гнать пинками прочь фортуну, когда она стучится в двери А буду упрямиться, так не видать мне больше мужа, похоронят его заживо в подземельях епископского дворца, где забудет он, что такое луна и солнце, будет сидеть на хлебе и воде, словно каторжник с королевской галеры. И подарки мне принес, богатые самоцветы, золото тонкой работы, я сидела ткала, так он мне все это в подол бросил, а назад брать не хотел, так я в конце концов
Что же ты в конце концов сделала?
Швырнула драгоценности ему в лицо что было мочи. У него все лицо было в царапинах, так ему и надо!
Так ему и надо, Аниньяс, родная! А что этот подлый податной?
Почернел от злости и обиды, ни слова не сказал, подобрал с полу все эти жемчуга да золото а красивые были драгоценности!.. Упрятал все под свой балахон и ушел, даже не попрощался, только все бормотал сквозь зубы, покуда спускался по лестнице, «ты еще за это поплатишься!».
Да, голубка, тебе есть чего бояться, теперь я это вижу; но мы еще сумеем найти выход.
Кто это «мы»?
Я мы, с божьего соизволения; мы и наша добрая звезда.
Мы! Тебе шестнадцать лет, мне двадцать, твой дядя при дворе, мой муж в Лиссабоне! Что нам делать, одиноким женщинам, некому за нас вступиться!
Некому?
Ну, не то чтобы совсем некому, у меня есть моя крестная и заступница святая Анна.