Белоозеро, выдохнул Ратибор. Князь покачал головой:
Не мое.
Верно, слишком явно отразилось на лице Ратибора удивление, потому что Ростислав, сбивчиво, неловко глядя сверху на пожилого воеводу, принялся объяснять:
Вот, смотри на реку, вот здесь можно, удобно было бы построить мост.
Зачем? не понял тогда Ратибор. Брод же есть.
Вот именно! Можно, но не нужно. Незачем! Так и земли. То не мое, а мое вот здесь, вот эта земля, которая назвала меня своим князем. Чтобы эта земля была благополучна, а остальное уже излиха. За это, за эту землю! Ее буду отстаивать, как доселе, и в бою, и голову сложу, если нужно! А нужно будет и поклонюсь, да! Ради моей земли, до крови, до смерти! выкрикнул князь, и отозвалось в студеном воздухе звонким эхом. А то все так тихо прибавил и, не досказав, махнул рукой.
В те поры Ратибор был не только что поражен, но отчасти даже разочарован такими словами в устах юноши, и только теперь, спустя годы, когда прижился в Белозерье, начал понимать мальчишескую мудрость. Когда прочуял это «свое». Может, Глеб оттого и потерял людей, а с ними землю, что не позволял им почувствовать этого. Ратибор уходил от князя Глеба трудно, трудно! Он ведь был не коренной белозерец, просто оказался в числе многих и многих обиженных, сплотившихся вокруг Мстислава. И все же решился не вдруг, долго убеждал себя, что не он отметник своему князю, что Глеб сам вынудил его, как и иных. Ушел. Пришлось уйти, чтобы просто жить, и не презирать себя. Но тогда Ратибор ушел за Мстиславом, привязал свою долю к его доле. И не вскоре обвыкся на Белом озере, обустроился, обзавелся домом и зажитком Да не в зажитке дело! Просто сроднился, прикипел сердцем, и к граду, и к людям, да к каждой малой былинке! Всем естеством своим, кожей почувствовал свое, родное, любимое до дрожи; то свое, за что только и можно вцепиться врагу в глотку, за что не жаль и жизни. Что поверх своего брода не строят мостов.
Зажаренные целиком бычьи и кабаньи туши; нежная баранина и молочные поросята с кашей; разная дичь. Рыба: стерляди, осетры, корюшка и простая норвежская селедка, замаринованная особым образом. Само собой разумеется, икра. Всякие овощи, включая хрустящую на зубах капусту, моченые яблоки, начиненную мясом и грибами репу. Просто грибы: соленые грузди и рыжики в густой сметане. Пироги: сочный рыбник, рассыпчатый курник, тающие во рту маленькие пирожки с мясом, капустой, яблоками и вишнями. Пышные белые караваи. Щедро политые растопленным маслом румяные блинчики. Сладкая каша белого сорочинского пшена каша с медом, орехами и разными ягодами. Пряники, орехи простые лесные и крупные греческие, сушеные яблоки, груши и сливы, заморский изюм и инжир. Это еще не все блюда Пенистое пиво, веселящая хмельная брага, сладкие меды и заморское вино: темное греческое, золотистое немецкое и рубиновое болгарское
Немало выпито было за победу и за князя Ростислава. В память павших в той войне. В память славного Мстислава
Основателя. За славу белозерского оружия. Снова за ласкового князя Ростислава щедрого хозяина пира. За Ростислава героя той войны и за каждого из героев поименно.
И вод пред пирующими явилась прекрасная женщина. Алое платье, затканное серебром, пылало, как заря. Серебряное ожерелье лежало на груди; высокий серебряные венец блистал над челом, а распущенные волосы струились по плечам светлым водопадом. Женщина вскинула руки взмахнули, как крылья, широкие рукава; зазвенели тяжкие обручья. Она запела. Песнь о Мстиславе.
Седые израненные в сражениях воины и зрелые мужи, отроки той войны, в молчании внимали ее словам.
Дядя Некрас, молвил отрок, стряхивая обглоданные косточки на землю, где их давно сожидал косматый дворовый пес, может, я, конечно, и ошибаюсь, так скажи мне, чтобы я не ошибался: это у тебя, часом, не дружинный ли пояс?
А то! возмутился Некрас. Что я, холоп, что ли? Я, между прочим, у князя Ростислава в отроках ходил!
А чего же ты ушел из дружины?
Дабы толстым пузом своим не нарушать стройности рядов! выпалил Некрас, критически оглядел наличные запасы и отправился добывать следующую партию.
Глава 10
Княже позвал чей-то негромкий голос. Ростислав обернулся. Данюшка стояла рядом с ним, уже в обычной своей сряде .
Холодно, княже, оделся бы.
Ростислав покачал головой, но Даня все же заботливо накинула ему на плечи принесенный мятель. Звякнул металл; Ростислав заметил на руке ее серебряный обруч. Данька заметила тоже; даже в сумраке было видно, как вспыхнули ее щеки; она неловко начала стягивать браслет, но Ростислав удержал ее за руку.
Оставь себе, Данюша.
Остатки хмеля все еще бродили в его голове, нашептывая, как изящна эта ручка, которую держит он в своей ладони, и как подчеркивает тяжкое серебро красоту хрупкого женского запястья